Кассандра Клэр - Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
Джулиан был частью ранних воспоминаний Эммы. Родители их клали вместе в ясли, когда они были еще детьми; видимо, она выползала и прикусывала губу, когда падала на пол. Она не плакала, но при виде ее крови Джулиан начинал кричать, пока не прибегали родители. Первые свои шаги они сделали вместе: Эмма, как всегда, первая, за ней Джулиан, решительно повиснув у нее на руке. Тренироваться они начали одновременно, вместе получили свои первые руны: руна Ясновидения — у него на правой руке, а у нее на левой. Джулиан никогда не любил лгать, но если у Эммы возникали проблемы, он лгал ради нее.
И теперь они вместе потеряли родителей. Мать Джулиана умерла два года назад, и было ужасно наблюдать за тем, как Блэкторны это переживали, но в целом это был совсем другой опыт. Это было сокрушительно, Эмма почувствовала разрыв, как они отдалились друг от друга, а потом сошлись в новом другом качестве. Они стали кем-то больше, она и Джулиан, больше, чем лучшие друзья, но еще и не семья.
— Джулс, — снова повторила она и взяла его за руку. Мгновение его холодная ладонь лежала спокойно, а потом он схватил ее за запястье и крепко сжал.
— Я не знаю, что делать, — сказал он. — Я не могу о них позаботиться. Тавви — всего лишь ребенок, Тай ненавидит меня…
— Он твой брат. И ему всего десять. Он тебя не ненавидит.
Джулиан судорожно вздохнул.
— Может быть.
— Они что-нибудь придумают, — сказала Эмма. — Твой дядя пережил нападение в Лондоне. Поэтому когда все закончится, ты уедешь к нему, и он присмотрит за тобой и всеми остальными. Это уже не будет твоей ответственностью.
Джулиан пожал плечами.
— Я едва помню дядю Артура. Он посылает нам книги на латыни, иногда он приезжает из Лондона на Рождество. Единственный из нас, кто читает на латыни, — Тай, и он выучил его, чтобы всех доставать.
— Значит, он дарит плохие подарки. Он помнит о тебе на Рождество. Он достаточно внимателен, чтобы позаботиться о тебе. Им не придется отправлять тебя в случайный Институт или Идрис…
Джулиан повернулся к ней лицом.
— Этого же не произойдет с тобой, да? — воскликнул он. — Потому что этого не будет. Ты останешься с нами.
— Необязательно, — ответила Эмма. Она почувствовала, как у нее сжалось сердце. От мысли о том, что она оставит Джулса, Ливви, Дрю, Тавви — даже Тая, — ее затошнило и она почувствовала себя потерянной, как будто ее вышвырнули в океан одну. — Это же ведь зависит от твоего дяди, не так ли? Захочет ли он отправить меня в Институт или будет готов забрать к себе.
Голос Джулиана прозвучал жестко. А он редко бывал жестким, а когда это происходило, его глаза становились практически черными, и он весь трясся, будто от холода.
— Это зависит не от него. Ты останешься с нами.
— Джулс… — начала Эмма и замолчала, когда с нижнего этажа донеслись голоса: Джиа и Патрик Пенхаллоу проходили по коридору. Она не знала, почему занервничала — не то чтобы им запрещалось ходить по всему дому, но сама идея того, что Консул может их застукать за тем, что они расхаживают так поздно, вызывала у нее неловкость.
— …ухмыляющийся маленький ублюдок, конечно, был прав, — говорила Джиа. Голос ее звучал раздраженно. — Не только исчезли Джейс и Клэри, но и Алек с Изабель вместе с ними. Лайтвуды совсем обезумели.
Глубокий голос Патрика прогрохотал в ответ:
— Ну, Алек, фактически, взрослый. Надеюсь, он присматривает за остальными.
Джиа издала нетерпеливый приглушенный звук. Эмма наклонилась вперед в попытке лучше ее расслышать.
— … могли хотя бы оставить записку, — говорила Джиа. — Они явно были в ярости, когда те убежали.
— Наверно, они подумали, что мы собираемся отправить их к Себастьяну.
Джиа вздохнула.
— Нелепо, учитывая то, как рьяно мы возражали против этого. Мы предполагаем, что Клэри открыла им Портал, чтобы выбраться отсюда, но то, как они заблокировали отслеживание, мы понятия не имеем. Их нигде нет на карте. Как будто они исчезли с лица земли.
— Прямо как Себастьян, — сказал Патрик. — Не дает ли это нам основание полагать, что они там же, где и он? Само это место защищает их, а не руны или какая-то другая магия?
Эмма наклонилась еще вперед, но остальные слова затихли вдалеке. Ей показалось, что она слышала упоминание о Спиральном Лабиринте, но не была уверена. Когда она снова выпрямилась, то заметила, что Джулиан смотрит на нее.
— Ты же знаешь, где они, — проговорил он, — да?
Эмма прижала палец к губам и покачала головой. Не спрашивай.
Джулиан фыркнул от смеха.
— Только ты. Как ты… Нет, не говори. Я даже не хочу знать. — Он испытующе посмотрел на нее, как он порой делал, когда пытался понять, лжет она или нет. — Ты знаешь, — сказал он, — что нет способа, чтобы отправить тебя из Института. Они должны позволить тебе остаться.
Эмма приподняла бровь.
— Я тебя слушаю, гений.
— Мы могли бы… — начал он, потом замолчал, сглотнул и снова заговорил: — Мы могли бы стать парабатай.
Он произнес это робко, наполовину отвернув от нее лицо, так что тени частично скрывало выражение его лица.
— Тогда они не смогут разделить нас, — добавил он. — Никогда.
Эмма почувствовала, как у нее сердце перевернулось.
— Джулс, стать парабатай — это очень серьезное дело, — сказала она. — Это… это навсегда.
Он посмотрел на нее, лицо его было открытым и простодушным. В Джулсе не было ни обмана, ни зла.
— А разве мы не навсегда? — спросил он.
Эмма задумалась. Она не могла представить своей жизни без Джулиана. Это своего рода черная дыра ужасного одиночества, никто никогда не понимал ее так, как он, не воспринимал ее шутки, не защищал ее так, как он — защищал не физически, а ее чувства, ее сердце. Ни с кем больше она не была так счастлива, ни на кого так не злилась или отметала нелепые идеи. Никто так не заканчивал ее предложения, не выбирал из салата огурцы, потому что она их ненавидела, не съедал корки от ее тостов или находил ключи, когда она их теряла.
— Я… — начала она, но тут из спальни внезапно донесся треск. Она обменялась испуганными взглядами с Джулианом, а потом они бросились в комнату Тая и Ливви, обнаружив Ливию сидящей на кровати, сонную и озадаченную. У окна стоял Тай и держал в руке кочергу. В середине окна красовалось отверстие, а на полу блестело оконное стекло.
— Тай! — воскликнул Джулиан, очевидно, испугавшись осколков стекла, разбросанных у босых ног его младшего брата. — Не двигайся. Я принесу метлу для стекла…
Из-под темных волос Тай взглянул на них обоих. В правой руке он что-то держал. Эмма прищурилась в лунном свете — это желудь?
— Это послание, — сказал Тай, выронив из руки кочергу. — Фейри всегда выбирают предметы из природного мира, чтобы отправить свои послания: желуди, листья, цветы.
— Хочешь сказать, это послание от фейри? — с сомнением проговорил Джулиан.
— Не будь идиотом, — сказал Тиберий. — Конечно, это послание не от фейри. Это послание от Марка. И оно адресовано Консулу.
«Должно быть, здесь день», — подумал Люк, поскольку в углу каменной комнаты свернулся Рафаэль, его тело даже во сне напряжено, темные кудри разметались по руке. Трудно было сказать, учитывая то, что за окном было видно не много, только густой туман.
— Ему нужно поесть, — сказал Магнус, глядя на Рафаэля с напряженной мягкостью, которая удивила Люка. Он и не думал, что между магом и вампиром осталась хоть какая-то симпатия. Они кружили друг вокруг друга, сколько он их знал, вежливые и занимающие различные сферы власти среди нежити Нью-Йорка.
— Вы друг друга знаете, — сказал Люк, обдумывая сказанное. Он по-прежнему опирался на стену возле узкого каменного окна, как будто вид снаружи: облака и желтоватый яд, — мог что-то ему рассказать.
Магнус вскинул бровь — он всегда так делал, когда кто-то задавал явно глупый вопрос.
— Я хотел сказать, — пояснил Люк, — что вы знали друг друга. До этого.
— До чего? До твоего рождения? Позволь мне, оборотень, кое-что для тебя прояснить. Практически все в моей жизни происходило до твоего рождения. — Взгляд Магнуса задержался на спящем Рафаэле; несмотря на резкость в голосе, выражение его лица оставалось почти нежным. — Пятьдесят лет назад, — сказал он, — в Нью-Йорке, ко мне пришла женщина и попросила спасти ее сына от вампира.
— И вампиром был Рафаэль?
— Нет, — ответил Магнус. — Рафаэль был ее сыном. Я не смог его спасти. Было слишком поздно. Он уже обратился. — Он вздохнул, и в его глазах Люк вдруг увидел очень большой возраст, мудрость и скорбь веков. — Вампир убил всех его друзей. Не знаю, почему он обратил именно Рафаэля. Он что-то в нем увидел. Волю, силу, красоту. Я не знаю. Он был еще ребенком, когда я нашел его — ангел Караваджо, написанный кровью.
