Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов
Все точно знают, что Султанов в больнице. И каждый его где-то видел, и любой может подтвердить, что доктор при деле и усердно работает. Поэтому в операционную всегда шёл кто-нибудь из его менее занятых коллег. Сам же Султанов появлялся только к концу операции и развивал невероятно бурную деятельность. Именно его лицо видел пациент, проснувшись после анестезии. Именно от него слышал добрые ласковые слова, пока кровать везли по больничным коридорам из оперблока в отделение, именно он держал больного за руку и как бы невзначай сообщал своё имя. Стоило спросить пациента на следующий день:
— Кто самый лучший врач в этой больнице?
Тот, не задумываясь, ответит:
— Олег Николаевич Султанов.
— Так не он же оперировал, — удивлялись коллеги.
— Он! — уверенно отвечал пациент. А вслед за ним и персонал отделения заряжался уверенностью, что у операционного стола стоял именно Султанов, при этом стоял в гордом одиночестве и предотвратил все возможные осложнения одним лишь взмахом скальпеля (читай — волшебной палочки). Пациенты оставляли благодарности, руководство выписывало Султанову премии, а от слухов о том, что осыпанный почестями врач за двадцать лет в действительности выполнил от силы десяток операций, отмахивались и велели сотрудникам не очернять более успешного коллегу.
Султанов же удачно продолжал создавать видимость работы, исправно писал истории болезни, но всё чаще спихивал эту обязанность на ординаторов и студентов, участвуя в перевязках, и то больше в роли смотрящего или — что хуже! — руководящего.
— Ещё тур бинта сделайте. Сделайте, сделайте, хуже не будет. И клеольчиком[1] подмажьте, вон там, с угла, а то всё развалится.
Скажет и удалится из палаты, оставив в недоумении и раздражении других врачей, прекрасно и без его советов справлявшихся с перевязками.
А пациенты опять за своё. Придёт к ним лечащий врач, а они:
— Помните, приходил ваш коллега, он тогда ещё приказал бинта побольше намотать? Очень помогло, спасибо. Сегодня сделайте так же.
И от этого слова «приказал» лечащему врачу становилось ещё противнее, потому как ни в каких начальственно-подчинительных связях он с Султановым не состоял.
А Олег Николаевич продолжал работать, греясь в лучах славы.
Если на день были запланированы операции или возникала необходимость экстренно взять больного на стол (а это, увы, случалось гораздо чаще, чем хотелось бы Султанову), он снова мгновенно исчезал из родного отделения, но при этом обязательно шумно материализовался в каком-нибудь другом, раздавая непрошенные советы, как лечить больных гинекологам, реаниматологам, неврологам и прочим «неумехам» и «разгильдяям» от медицины.
Он мог обругать всех и вся, с удовольствием смаковал чужие ошибки, самолично участвовал в публичных порках и казнях на больничных пятиминутках, расписывая, как на самом деле должен был поступать в экстренной ситуации дипломированный специалист и какой метлой следует гнать из медучреждения «всяких недоучек».
Всё это я знаю и помню только со слов мамы. Но рассказывала она всегда так красочно и эмоционально, что у меня складывалось ощущение, будто Султанов здесь, рядом, живой, из плоти и крови, хоть и получил от коллег за свои навыки исчезать из операционной кличку Призрак Оперы. И что вот сейчас он достанет эту самую метлу и всех нас из собственной квартиры повыметет.
— Представляешь, — делилась мама с бабушкой после смены, не обращая внимания, что я тут же за столом грею уши, — привезли острый живот. Султанов моментально слился. А зав просто так спрашивает: что, Олега Николаевича опять нет? Ему говоря: нет. Так зав кивнул и встал к операционному столу сам. Представляешь? Начальник отделения сам пошёл работать за подчинённого, который в этот момент пил кофе с рентгенологом.
— А ты прям и знаешь, что он пил кофе? — уточняла бабушка.
— Да, как раз больного водила фоткать. Они там лясы-балясы битый час точили, потом Султанов явился к концу операции и давай заведующему рассказывать, как правильно швы накладывать. Заведующему! При других врачах, сёстрах-анестезистах и санитарах! Зав ему и говорит: мы вас, Олег Николаевич, найти не могли, где вы были, пока шла операция?
— А он?
— А он ответил, что всегда оставляет номера кабинетов, в которых его можно найти. И это проблема косоруких медсестёр, что они не могут правильно нажать нужные кнопки на телефонном аппарате.
По указанным Султановым внутрибольничным номерам никто и никогда дозвониться не мог, хотя номера эти были взаправдашними, и Султанов в обозначенном кабинете действительно находился в тот момент, когда его искали. Мобильный его реагировал на звонки серией продолжительных гудков, но после Олег Николаевич демонстрировал всем дисплей телефона с перечнем пропущенных вызовов, и среди номеров не оказывалось ни одного рабочего. Всё сплошь личные контакты.
Бабушка всегда слушала эти мамины байки с распахнутыми удивлёнными глазами, и казалось, что она не порицает поведение лодыря-врача, а восхищается его талантами. И, надо сказать, не она одна. Коллеги тоже всегда рассказывали о проделках Султанова с придыханием:
— Вы представляете, прямо посреди дежурства ушёл. Посчитал что-то там в табеле, сверил с рабочим графиком, понял, что уже в этом месяце переработал, собрал вещи и свалил ночевать домой.
Или:
— Ого! А Султанов у нас опять в отпуске, что ли? Недавно ж был!
— Да он что-то там по сусекам наскрёб, сказал: недодали ему…
— Ну пусть отдыхает, бедняжка. Перетрудился, — коллеги смеялись в курилке, подтрунивали — абсолютно беззлобно, словно над проказами не в меру расшалившегося мальчонки, и даже завистливо вздыхали:
— Эх, я бы так не смог.
Маму мою Султанов почему-то невзлюбил с первого дня. И все восемь лет совместной работы она собиралась на смену с Султановым, как на каторгу. Казалось бы, если он почти никогда не появляется на рабочем месте, где ж они успевали ссориться? А вот, находилось время. Пройдёт мимо, зыркнет на маму, скажет:
— Анастасия Сергеевна, что на вас за костюм? Вы нашу больницу с неонатальным центром перепутали? Что это за мишки и зайчики?
Первое время мама отшучивалась, говорила, что так веселее и пациентам радостнее, но Султанов становился всё злее и отпускал гневные реплики.
— Я вас уже спрашивал: что на вас надето? Пытаетесь ярким внешним видом отвлечь пациента от своей косорукости? Так он, дорогая моя, боль почувствует от укола хоть вся Винни-Пухами разрисуйся!
