Замечательный предел - Макс Фрай
Миша (Анн Хари) пожимает плечами (и наливает в кружки глинтвейн):
– У нас есть список цивилизаций, представителей которых нельзя информировать о существовании Сообщества Девяноста Иллюзий. Тем более обучать языку. Он длиннющий, но там совершенно точно нет пункта «несбывшиеся вероятности», так что я ничего не нарушу, если чему-то тебя научу. Что твои руки – лучшие в мире, не сомневаюсь. Во всех мирах! И когда говорить, а когда промолчать, потому что сейчас на это сил не хватает, сообразишь, не маленький. Соображаю же как-то я сам. Но как тебя научить, если честно, не представляю. В смысле не ты тупица, просто я никогда никого ничему подобному не учил. Ай, ладно. Пока не попробуешь, не узнаешь. Хочешь, начнём с самого трудного звука? Если его одолеешь, значит точно справишься и с остальным.
Лех говорит:
– …
Это он пробует произнести (промолчать) неразличаемый ухом, но несомненно существующий звук, в момент произнесения которого у говорящего и слушателей всё внутри останавливается – биение сердца, ток крови, дыхание, мысли – только на долю секунды, так что сознание не успевает зафиксировать этот сбой.
– Ни черта у меня не выходит, – мрачно констатирует Лех.
Миша (Анн Хари) смеётся:
– Потому что выпил пока слишком мало. Надеюсь, на дне кастрюли тебя поджидает успех. А если серьёзно, такое быстро и не должно получаться. Нужно время, чтобы пересонастроить дыхание с волей на новый лад. Чтобы правильно произнести этот звук, надо родиться в Сообществе Девяноста Иллюзий. Или в пластичной реальности типа Эль-Ютокана, уроженцы которого где ни окажутся, мгновенно переходят на местные языки. Но быть ведьмой тоже годится, я думаю. Перерыв?
Лех говорит:
– Перерыв.
И падает, но, слава богу, не в обморок и не на пол, а просто в кресло. Одним глотком допивает оставшийся в кружке остывший глинтвейн. Звучит красивая музыка. То есть она на самом деле звучит!
Лех и Миша (Анн Хари) ошеломлённо оглядываются по сторонам. Наконец Лех говорит:
– Это радио. Радио, твою мать! Я не помню, когда оно перестало работать? Уже при тебе? Ай, ну да. Когда радио замолчало, потому что в исчезающем мире не стало радиоволн, ты уже так долго был с нами, что мы вместе его оплакали. Ты, я и Аньов. Втроём.
– Айвёр поёт, – улыбается Миша (Анн Хари). – Девчонка с Фарерских островов. Я в музыке ТХ-19 совершенно не разбираюсь, но всё, что у Даны в баре часто играет, выучил практически наизусть.
Лех говорит:
– Я тоже эту песенку знаю. Много раз слышал в Гданьске. Летом, когда всё нараспашку, я специально под окна баров музыку слушать ходил. И каждый раз, когда звучал её голос, думал: какая хорошая девочка, как у нас родилась. А может, действительно наша? По голосу в записи хрен разберёшь. Если бы я её встретил на улице, тогда бы точно сказал. Ладно, это сейчас неважно. Главное – заработало радио. Радио снова стало возможным! Не понимаю, как.
– А кстати, – оживляется Миша (Анн Хари), – я же дома иногда слышал, как где-то за стенкой работает радио. Слишком далеко, слишком тихо, ни слов, ни мелодии не разобрать. Но я почему-то не особенно удивлялся. Занят был, рисовал.
Лех говорит:
– Я, конечно, надеялся, что радио останется навсегда. Но три минуты тоже не хрен собачий. В смысле для начала сойдёт.
– Три с половиной минуты, – улыбается Миша (Анн Хари). – Я, не поверишь, засёк. Надо немедленно выпить за радиоволны, за Айвёр, за нас с тобой. И на всякий случай за Шрёдингера. Он тут явно главное локальное божество. А мы – его котики. Кастрюля, где твоё дно?
Лех говорит:
– Эй, исландские кресла, конечно, зашибись какие удобные. А всё равно не не надо тебе здесь спать. Я серьёзно. Ну его к чёрту. Не стоит так рисковать. Давай, дорогой, проваливай. Хотя знал бы ты, как сейчас мне неохота тебя отпускать!
– Я здесь пару раз уже спал, – зевает Миша (Анн Хари). – И, как видишь, со мной всё нормально, не уснул навсегда. Но ладно, ты ведьма, тебе виднее. Нельзя так нельзя. Эй, чего ты так смотришь? Думаешь, меня подменили? Не горюй, я такой же вредный, как раньше… ещё недавно точно был вредный, у меня есть свидетели, имя им легион. Просто слишком устал, чтобы спорить. Да и, знаешь, от счастья характер здорово портится. В смысле наоборот.
Лех говорит:
– Это вообще интересно. Ты так и не понял, что такое «стабильность», а всё равно словами сперва её подкрутил как надо, а после вернул всё назад. Вот это, я понимаю, настоящий гуманитарий! Ладно, иди уже спать. И давай поскорей возвращайся. Во-первых, мы с тобой так хотим. Во-вторых, это просто красиво: я тут постоянная, ты переменная. Ух, мы вместе дел натворим! Детям когда-нибудь станут рассказывать волшебные сказки про Игрека, который к Иксу в гости ходил. А в-третьих, ты обещал надо мной издеваться. Звукам вашим ужасным беззвучным учить. Взамен могу страшно ругаться по-польски. Бартер! Ты, спорим, в своём заоблачном университете для суперагентов такое не проходил. Заодно воскресим твой тяжёлый характер. Это будет наш первый совместный успех.
– Как же мне все эти годы тебя не хватало! – смеётся Миша (Анн Хари).
– … – отвечает Лех.
Вильнюс, апрель 2022; Лейн, лето второго года Этера
Миша сначала набрал Юрате, потом спохватился, что утро, а она просила не звонить по утрам. Поспешно сбросил звонок, но Юрате перезвонила сама. Сразу сказала:
– Не извиняйся, почти одиннадцать. И я не сплю.
– Ну хорошо, – вздохнул Миша. – Но всё равно прости пьяного дурака.
– Пьяного? – рассмеялась Юрате. – Ты серьёзно? То есть, вот настолько прекрасно вы с Лехом ночь провели?
– Да. Представляешь, ужрались одним глитвейном, без добавления рома и коньяка. Я думаю, из-за радио. Оно заиграло и наполнило нас мистическим ужасом. Нет, скорее всё-таки ликованием.
