Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
Губернатор лежал под деревом, лицом вниз, заваленный сухими ветками, – словно кто-то подготовил тело для ритуального сожжения. Полинина рука скользнула в сумочку, поискала бинокль, но нащупала лишь ребристую ручку макарова. Досада колупнула грязным ногтем. Конечно, Полина и так видела мертвеца и не сомневалась в его личности, но детали скрывались от взгляда. Одна, самая важная, деталь. Есть ли глаз в ладони?
Сняв перчатку, она пощупала воздух. Ледяные искры витали в нем, но почти не тревожили руку. Никаких осколков или ножей, игл или крюков. Слабые призрачные следы вились над водой, не затрагивая сушу. Странно, непонятно. Потустороннее присутствие походило на застарелые брызги крови на обоях: когда уже не поймешь, что перед тобой – отметины жестокой расправы или лепестки выцветшей на солнце бордовой магнолии. Полина посмотрела по сторонам – никого, и пригляделась к пруду.
В темной зелени воды она увидела только свое отражение. От пруда пахло смирением водных растений: быть осклизлыми, вызывать отвращение, но жить, несмотря ни на что.
Рискнуть ли?
Возможно, потусторонец, обитавший тут, давно сгинул. Сам по себе. Такое бывало.
Еще раз оглядевшись по сторонам, Полина опустилась в пруд. Ноги коснулись вязко-скользкого дна, и мокрый холод пробрался под одежду. В голове, пока она рассекала студеную и густую воду, звучало: «Под нависшей листвой, над прозрачною тихой водою приютилась русалка – манит головой: „Поиграй-ка, боярин, со мною!“».
Поиграй со мной.
Считалочку придумал папа, чтобы Полина не заблудилась в трех соснах – не запуталась в пяти пальцах. Он волновался, когда готовил ее к первому убийству. Тогда Полина думала, что папа переживает за нее. Теперь понимала: он тревожился, что все сорвется. Ему нужно было уничтожить того призрака. Очень, очень нужно.
Зачем? Чтобы никто больше не узнал, как вернуть к жизни потусторонца? Или дело было в ангелах? То ли от холода воды, то ли от всего в целом Полинина голова остыла и прояснилась. Папа писал, что создал ребенка-оружие для защиты, но даже в скрытых документах он не был до конца откровенен. Главной целью всегда был сектант. Оружие должно было выстрелить один раз и, возможно, сгинуть вместе с мертвецом. Не сгинуло.
Вот для чего она появилась на свет: чтобы убить того, кто выдал рецепт ее создания. А потом… Потом просто осталась, и папа придумал для нее новую функцию: пытать и разрывать.
Выбравшись на берег, Полина отжала юбку и опустилась на колени перед Губернатором. Снова пощупав воздух, удостоверилась: бывший заказчик не вернется. Не то что Павла Геминидовна.
Сверху задорно крикнула чайка, и ветер, смешанный из тепла и света, мягко тронул Полину за лицо. Внезапно подумалось, что дух Губернатора, выпорхнув из тела, узрел невероятную красоту: палевые треуголки кварталов, золотые шпажки шпилей – Адмиралтейства и подальше Петропавловки – и царскую золотую шапку Исаакия. А если дух пригляделся, то наверняка заметил и притаившуюся во дворе на Московском церквушку, и багряную башню с «ласточкиными хвостами», и неистребимые осколки Сенного рынка с чайханами и фруктовыми прилавками, и все житейское, ненарядное, скрытое, но живое. Наверное, потому-то Губернатор и не захотел возвращаться. Знал: если станешь потусторонцем, придется сидеть на привязи. Ему хватило ума, чтобы понять: призрачная жизнь будет совсем другой, чем та, которую он утратил.
Откинув несколько ветвей, Полина нашла, что искала. В ладони Губернатора, расслабленной и обмякшей, покоился глаз. Радужка блестела титаном. В зрачке отражался вытянутый силуэт.
Полина ошиблась. Губернатор не был убийцей.
Детей доставляли не ему. Глаза вырезал не он. Желание создать ангела преследовало не его. Кого же?
Вспомнив об испорченной еде, снимках и крови, Полина осмотрелась в поисках подсказок. Взгляд зацепился за ветки, укрывшие труп. Уж больно ровными, слишком идеальными были сухие палочки. Подняв одну, Полина заметила тонко выцарапанное слово: «Никто». На второй, третьей, четвертой – то же самое. Перебрав десяток, Полина наконец обнаружила новую надпись: «Западный сфинкс».
Мысли хаотично наталкивались друг на друга, от прежней ясности не осталось и следа. Покусав щеки изнутри, Полина приказала себе сосредоточиться на фактах. Четвертый глаз отправился в контейнер, и она прошептала:
– Итак, что мы имеем?
За спиной булькнуло, и тонкий голосок затянул:
– В Ладоге бурлит вода, нерестятся щуки.
Полина резко обернулась, и вены в левой руке завязались узлом.
– С горя я ко дну пошла, две других – от скуки.
Песня захлебнулась, будто певица упала в пруд. Полинин взгляд заметался по водной ряби: по влажным, искривленным теням деревьев; по своему, такому же влажному и искривленному, отражению. Где ты, где ты? Полина встала. В руке, вызывая ледяную горячку, бушевала магия.
Над водой бесшумно показалась макушка: редкие черные волосы облепляли череп, выпирал рахитный лоб, а круглые стеклянные глаза походили на аквариумы – пересохшие, пыльные, с рыбными скелетиками на дне. Ни носа, ни рта видно не было.
Голова ушла под воду и тут же всплыла у другого края острова. Снова исчезнув, показалась у соседнего берега. А стоило ей скрыться в третий раз, как она тотчас возникла возле Губернатора. Призрачная девица двигалась быстро, конечно, если была одна.
– Эй, – окликнула Полина, – ты знаешь, кто убил его?
Рядом с первой головой, подтверждая догадку, всплыли еще две. То ли сестры-тройняшки когда-то утопились в пруду, то ли девушки приняли одинаковый вид после смерти. Ответом Полину они не удостоили, но заговорили между собой. Рты по-прежнему скрывала вода, ни одного пузыря не всплыло над ней, но звонкие голоса отчетливо доносились до Полины.
– Как белы ее зубки, сестрицы. Сделаем из них ожерелья.
– Как густы ее локоны, сестрицы. Пустим их на ободки.
– Как отвратительна ее рука, сестрицы. Отвратительна, отвратительна! Вырвем с корнем, закопаем под ивой, пусть она питается мерзкой плотью и плачет кровью в наш пруд.
Злыми бубенцами зазвенел смех – и тоже захлебнулся, перейдя в жабье бульканье.
– Нет, не пейте ее кровь, сестрицы, не то глупостью заразитесь.
– Так ли глупа она, как кажется?
– Глупа, глупа, не может сосчитать сфинксов на набережной.
– При чем здесь сфинксы? – вклинилась Полина.
– Глупа, ой глупа!
Головы скрылись. Ни пузырька, ни всплеска. Как отследить, где они появятся снова? Издали донесся детский гомон и смех, совсем не такой, как у водных девиц. Напряжение сковало плечи: Полина еще ни разу не сражалась с призраками вот так
