Пять глаз, смотрящих в никуда - Елена Станиславская
– Да, я объяснил, что это твое обычное состояние. У некоторых людей оно перманентно, особенно по утрам в понедельник, до первого кофе. – Он тонко улыбнулся.
Полина кивнула опекуну, чувствуя благодарность, что не раскрыл Жеке ее секрет. Возможно, мальчик не испугался бы и не стал шарахаться от Полины, но она не хотела рисковать. Если и посвящать в семейные тайны – то самой.
– А во-вторых, Энская упомянула Многоликого, – произнес опекун.
Полина вскинула подбородок и по привычке заправила прядь-пружину.
– Что она сказала?
– Какой-то бред. – Ипполит Аркадьевич развел руками. – Про пять глаз, которые смотрят в никуда. И другие пять, которые видят истину. Потом она захрипела: «Многоликий, Многоликий придет», начала заваливаться, вцепилась в Жеку, снесла сервиз со стола… В общем, безобразная сцена. – Он сдавил переносицу и покачал головой. – Хорошо, что мы ее не наняли. Пришлось отпаивать дамочку крепким черным чаем. Она еще и кофе не употребляет, представляешь? Только чай и водку.
Жека громко зашуршал по картону. Звук точно отражал то, что происходило у Полины в голове. Там быстро-быстро отточенным грифелем выцарапывалось: 1. Безымянный мальчик. 2. Костя Лукин. 3. Святогор Холмогоров. Напротив пунктов 4 и 5 пока зияла пустота, но тяжелые удары сердца предвещали: она будет заполнена.
– А при чем тут глаза? – Йося выпрямился, вытянулся, как настороженный зверь. – Помню, убийца заштриховал их на детских фотках. Но это не все, так?
– Я тебе попозже объясню. – Голос, удивив Полину, превратился в нежную бархотку; внутри, правда, были завернуты жесткие камушки – они достались Ипполиту Аркадьевичу. – Итак, вот мои поручения…
Список дел, придуманный с ходу, получился весьма внушительным и требовал от опекуна нескольких звонков, пары поездок с одного конца города на другой и, самое главное, встречу с менделеевцами.
К столкновениям с ними Ипполит Аркадьевич всегда готовился обстоятельно, собирая мощный арсенал колкостей и двусмысленных шуток. Полина не то чтобы лукавила, отправляя его в штаб-квартиру общества. Надо было удостовериться, что менделеевцы посетили прошлое жилье Йоси и Жеки. Это был вопрос профессионализма: пару раз члены общества игнорировали Полинины заявки, и это оборачивалось бедой. Энергетика той квартиры так и кричала тоненьким отчаянным голосочком: приди, приди, серенький волчок, и откуси кому-нибудь и бочок, и ляжку, и голову.
А заодно не мешало разузнать, заинтересовала ли менделеевцев загадочная смерть Павлы Геминидовны или, как обычно, они все пропустили мимо глаз и ушей.
– Что это? – не своим голосом спросил Йося.
Полина повернулась к нему, не понимая, что случилось. В воздухе не звенела тревога, и рука молчала. Никакой опасности, ничего подозрительного.
– Жека, я спрашиваю, что это? – Компаньон сверлил взглядом коробку.
Мальчик стремительно прикрыл рисунок ладошками, словно бабочку, которую решил поймать и посадить в банку. На лице было написано смущение вперемешку с упрямством: Жека знал, что насекомое погибнет в заточении, но ничего не мог с собой поделать.
– Что там? – Полина подалась вперед. – Покажи, пожалуйста.
Он медленно поднял руки. Под ними скрывался портрет, отдельными чертами напоминающий ангела у ног Сикстинской Мадонны. Одутловатое личико с меланхоличным изгибом рта обрамляли вихры волос. Только глаза выдавали истинную природу нарисованного существа: если ангел – то падший, искореженный и превращенный в чудовище. Глаз было пять, четыре смотрели в разные стороны, а последний свешивался из впадины на ниточке, подобно йо-йо. Подпись к рисунку гласила: «Многоликий».
Даже офанимы из папиной книги выглядели не так жутко.
– Никогда не рисуй такое, – раздельно произнес Йося.
Он выглядел рассерженным, подавленным и… Эмоций было много, целый котел, и его содержимое бурлило на огне. Раскаленные капли словами вылетали наружу.
– Ты слышал меня? – На Полининой памяти Йося ни разу не разговаривал с братом в таком тоне.
– Да, – выдохнул Жека.
Стиснув карандаш, он начал методично заштриховывать портрет чудовища. Йося встал, прямой как стрела, и принялся собирать тарелки. Они позвякивали в его руках.
Полина и Ипполит Аркадьевич переглянулись, сомневаясь, вмешиваться или нет. Решили промолчать. В конце концов, они оба почти не смыслили в воспитании детей.
По комнате разлетелся хрип, похожий на предсмертный, и воздух дрогнул от глухого «бом!». Полина вцепилась в перчатку, хрустнул грифель карандаша, громче звякнули тарелки, а Ипполит Аркадьевич буркнул: «Щавель!» Все разом уставились в угол гостиной.
Напольные часы, молчавшие два года, воскресли.
* * *
Менделеевцы принимали посетителей редко и исключительно по ночам – то ли подчеркивали свою принадлежность к мистическим кругам, то ли ничего не успевали днем. По старой традиции, заложенной основателем, у каждого из них была еще и обычная работа – чаще всего в сфере науки. В кругах менделеевцев считалось недостойным бросать исследовательскую деятельность и с головой уходить в охоту на призраков. Полина полагала, что в этом и крылся секрет их невероятной неэффективности.
Обложив Полину и ее компаньона предупреждениями, суровыми взглядами и угрозами (последние относились к Йосе), Ипполит Аркадьевич отправился в штаб-квартиру менделеевцев. Жека, притихший после нареканий брата, ушел в свою комнату. Напоследок он пробурчал: «Надо выучить больше стихов», – явно намекая, что готов с помощью «тайного языка» делиться с Полиной секретами.
Вымыв посуду, Йося вернулся в гостиную и сел рядом с Полиной. Сжал ее руки, заглянул в глаза. Приподняв уголки губ, она слегка встряхнула головой, и на лоб упала прядь. Йося улыбнулся в ответ. Склонившись друг к другу, они тихо заговорили – вернее, заворковали на языке, которого Полина раньше не знала и который сам откуда-то взялся в речевой зоне мозга. Это был язык всяких глупостей, и, пожалуй, Полина была не прочь изучить его поглубже.
– Если я опять буду кричать ночью, придешь ко мне?
– Приду.
– А если не буду, придешь?
– Приду.
– А если я сам к тебе приду?
– Приходи.
Полина в жизни не вела более посредственного и в то же время увлекательного разговора. Повторять одно и то же было приятно, как бросать мячик об стенку: и звук, и отскок каждый раз получались разными.
В детстве Полина видела, как другие мальчики и девочки играют с мячом. Ей тоже хотелось попробовать, но она знала: папа и игры – две вещи несовместные. Зато уговорить Ипполита Аркадьевича ничего не стоило. Однажды, когда он забрал ее с тренировки, Полина сказала: «Зайдем в магазин игрушек». Чаще всего после занятий они отправлялись в бордель на Сенной, где дородная тетя Глаша с воловьими глазами угощала Полину чаем с пастилой, пока Ипполит Аркадьевич занимался взрослыми делами на втором этаже. Тогда он, верно, думал, что Полина слишком мала, чтобы во всем разобраться. Время после тренировки было их «свободным часом», и они, к чести Ипполита Аркадьевича, не всегда проводили его в борделе. Когда Полина
