Незримый враг - Екатерина Соболь
Фаррелл кивнул, и я покосился на Фрейю – с ее стороны не доносилось ни звука, что показалось мне подозрительным. Эта женщина никогда не молчит слишком долго. Тем не менее Фрейя просто сидела и смотрела, как открывается и закрывается мой рот.
– Молли, ты права, – покорно ответил я и поднялся, по привычке опираясь на стол.
И почувствовал: мне ведь это больше не нужно! Каждая мышца работала просто замечательно: молодое, здоровое тело. В экипаж я вскочил едва ли не прыжком.
– Не побросать тебе больше меня через заборы! – весело сказал я Фарреллу, забравшемуся на козлы.
Тот тепло усмехнулся в ответ. Молли уселась на скамью рядом со мной, но не так близко, как обычно. Это было непонятно: на ее месте любой держался бы от меня подальше, когда я был жутким мертвецом, а не наоборот. На всякий случай я украдкой понюхал воротник своей рубашки, но запах был отличный: лавандовая вода и чистое тело, до скрипа начищенное золой.
Поездка получилась короткой. Я думал, Фаррелл повезет нас в свой Тилмароун, но он свернул на перекрестке в другую сторону и стремительно довез нас до незнакомого пустынного берега, голого, как коленка. Ни деревца, ни травинки, одни скалы – и море, насколько хватает взгляда. Наконец-то я смог почувствовать его запах: соленый и сладостный, наполненный всеми красками жизни.
Молли бережно вытащила трилистник из кармана. Полы ее платья трепал ветер, хлопал ими, как парусом.
– Настоящее чудо произошло, – благоговейно прошептала она. – Вы ожили.
Она прижала танамор к губам и так замерла. Этот страстный жест навел меня на одну мысль.
– Слово «танатос» на древнегреческом значит «смерть», – тихо сказал я, чтобы заполнить тишину: Молли определенно испытывала какое-то сильное чувство, похоже, более сильное, чем я. – А «мортем» на латыни – тоже «смерть». Но я тут подумал: слово «амор» на латыни означает «любовь». Вдруг трилистник когда-то в древности нарекли так не только по двум именам смерти? Может, «танамор» – это «любовь» и «смерть»?
– Красиво, – Молли слабо улыбнулась. – Мне нравится.
Я думал, она предложит мне бросить танамор в воду, все-таки моя семья столько лет хранила его частицу, но Молли размахнулась и сама швырнула его как можно дальше от берега. Три зеленых обломка мрамора на мгновение поймали лучи утреннего солнца, ослепительно блеснули – и упали в воду. Неспокойная, живая поверхность приняла их в свои объятия. Я представил, как они опускаются на дно и ложатся среди камней, ракушек и водорослей. Если верить легендам, море хранит много тайн, и теперь к ним прибавилась еще одна.
– Бена удар хватил бы, узнай он, что мы сделали, – прошептал я, глядя на воду.
Молли усмехнулась и без малейшего сожаления зашагала к экипажу, где нас ждал Фаррелл.
– Ой, не сомневаюсь. Но все на свете нужно уметь отпустить, особенно то, что дорого. Про то и сказка. Кстати, когда вы едете?
– Куда? – очнулся я.
Мысленно я все еще любовался лежащими на дне морском камнями, более драгоценными, чем любые бриллианты, – ведь даже бриллианты не вернут потерянную жизнь.
– В Лондон. Вы же тут все сделали! Танамор вернули, мертвецов упокоили, убийцу нашли. Да еще и маму мою к жизни вернули! Это же вы их с Фарреллом познакомили, и я ее такой счастливой с детства не видела. Фаррелл, не подслушивай, это не для твоих ушей сказано.
Фаррелл тихо рассмеялся. Лошади мирно тащили наш экипаж по скалистому берегу. Сердце у меня бешено колотилось, я и забыл, как ощущается волнение. И правда, что мне теперь здесь делать? Самая невероятная глава моей жизни завершена, пора вернуться к обычным делам, как я и мечтал. Я с затаенной просьбой глянул на Молли. Вдруг она подскажет мне повод хоть ненадолго задержаться? Но Молли, весело насвистывая, щурилась на восхитительное утреннее море и на меня не смотрела.
Когда мы вернулись домой, у нашей калитки лежала газета. Ровно месяц назад я оплатил подписку, но месяц истек вчера, так с чего нам принесли свежий номер? А потом я понял: газету доставили по просьбе Робина.
При мысли о нем на душе у меня стало тяжко. Ну конечно, вот почему Молли так торопится меня выставить! Я немедленно велел себе развеселиться – я жив, чего еще желать, – но утреннее ощущение бесконечного счастья, кажется, поблекло безвозвратно. Все встало на свои места: Фрейя завтра выходит замуж, Робин с Молли друг другу небезразличны, так что делать в этом доме мне?
Я поднял с земли газету и взглянул на первую страницу. Даже она меня не ободрила, хотя новости определенно были хорошими. Передо мной был сделанный полицейским художником набросок портрета Нэнси Дигсби – идеальное, восхитительное лицо, – а под ним красовался, думаю, самый огромный заголовок в истории этой газеты: «СЕНСАЦИЯ: ДОЧЬ БАРОНА ДИГСБИ СОЗНАЛАСЬ В ВОСЬМИ УБИЙСТВАХ».
Ну, теперь за тиражи можно не волноваться. Надеюсь, Робину в честь этого поднимут зарплату. Меня так и тянуло скомкать газету и выбросить, но Молли бережно вытянула ее у меня из рук. Она смотрела на статью с такой гордой, сияющей улыбкой, что я окончательно понял: пора задуматься о билете в Лондон. Правда, у меня и денег-то на билет не хватит.
– Вы нам за чаем почитаете, – сказала Молли, продолжая разглядывать статью. – Уверена, это Робин написал!
Ну конечно, он. Хватило одного беглого взгляда на передовицу, чтобы узнать его стиль. Нэнси он называл «девушкой убийственной красоты», Мура – «трагически влюбленным стражем закона», а барону досталось прозвание «несчастный отец, нуждающийся в поддержке нашего сообщества», из чего я сделал вывод, что история ненависти Робина к барону исчерпана.
– Может быть, ты… Ты хотела бы съездить в Лондон? – смущенно спросил я у Молли, решившись на последнюю попытку. – Проведать леди Бланш?
– Не. – Она покачала головой, отстегивая лошадей. – У меня тут дел невпроворот. Мама после свадьбы к Фарреллу съезжает, и кто за домом присмотрит? Да и на земле столько дел! Это вас столица заждалась, нечего мне там делать. Я свое отгуляла. Надоело прислугой быть, а тут я сама себе хозяйка. Ну что, когда вы едете?
Судя по всему, идеальным ответом было «прямо сейчас», и я осторожно напомнил:
– Нам в полдень нужно заехать в замок на холме, дать показания. Днем похороны Элизабет Дигсби, а завтра утром, насколько я помню, твоя мать и Фаррелл венчаются в церкви.
– Точно! – Молли подошла ближе и прошептала мне на ухо: – Фаррелл хотел вас попросить быть его свидетелем, вы уж не откажите, он в вас души не чает. А завтра вечером будет в честь свадьбы угощение, и вот на него я на вашем месте не ходила бы. Все соседи видели, как вы из мертвых вернулись, и
