Незримый враг - Екатерина Соболь
Глава 16, последняя
Разум и чувства
Просить руки девушки надо у ее родителей – это совершенно очевидно, но я вспомнил об этом только после того, как мы с Молли выпили весь чай, проговорили два часа и поцеловались около тридцати раз. Вот тут-то я вспомнил про Фрейю и несколько оробел. Мало ли какие возражения у нее возникнут!
– Ой, да какие там возражения. Бегу одеваться, – хихикнула Молли и скрылась в моей бывшей комнате. – Я теперь тут сплю! Красиво ты все обставил.
– О… Послушай, я же не подумал… – Я выдохнул, прислонившись к стене. Быть живым – значит решать множество житейских вопросов. – Нам ведь придется уехать в Лондон. Я граф, у меня там дом, но… Тут у меня тоже угодья, и особняк, я правда, не знаю где и никогда там не был.
Молли выскочила из комнаты в знакомом желтом платье. Я улыбнулся. Значит, оно ей все-таки понравилось.
– Разберемся. – Она встряхнула мою руку. – Я очень практичная. И я все понимаю. Управлять этим, ну, поместьем – это работа, а я работы не боюсь.
Тут нам пришлось прерваться на смущенное хихиканье и еще несколько поцелуев, но в конце концов мы добрались до Фаррелла и Фрейи. Они жили в знакомом мне домишке, окруженном садом, значительно превосходящим по своей изысканности все сады в Лондоне (даже мой собственный).
– Мама! Он приехал, и мы поженимся! – заорала Молли, спрыгнув с козел экипажа, и сломя голову бросилась навстречу матери.
Я невольно забеспокоился – без согласия родителей никакого «поженимся» не получится.
– Ох, счастье-то какое! – Фрейя с богатырской силой обняла дочь и направилась ко мне. – Иди, иди сюда, сиротка ты мой несчастный. Какой же ты красивый, прямо цветочек!
Ничего себе фамильярность! Я собирался возразить, что я не несчастный и уж тем более не цветочек, но Фрейя уже трепала меня за щеки и прижимала к груди. Выглядела она, признаться, замечательно, хоть и в своем крестьянском стиле: вид здоровый, глаза сияют. Видимо, любовь даже дракона может расколдовать.
– Будьте счастливы, дети, – искренне сказал Фаррелл, вышедший следом. – Знаешь, Джон, как у нас о любви говорят?
– Уверен, что сейчас узнаю, – проскрипел я, все еще находясь в сокрушительных объятиях Фрейи.
Фаррелл засмеялся и повел нас в дом.
Мы с Молли поженились неделю спустя, в дублинском соборе Святого Патрика: ехать на нашу свадьбу в Лондон, «столицу всех пороков», Фрейя отказалась наотрез. Гостей было немного: Фрейя с Фарреллом да Бен с Рори, которых я вызвал письмом. Бен подарил мне электрическую лампу, и я честно сказал, что вряд ли у меня однажды хватит мужества ею воспользоваться.
– Я это знал, – невозмутимо отозвался Рори Каллахан. – Поэтому приготовил запасной подарок.
Неудивительно, что с таким подходом он добивается успеха в делах.
– Тогда лампу я, если можно, заберу, – вставил Бен.
И я засмеялся.
Я смеялся как заведенный уже целую неделю, по поводу и без – счастье наполняло меня до краев.
– Акции железнодорожной компании Каллахана и Гленгалла, – торжественно произнес Рори и вручил нам какие-то бумаги. – Лет через тридцать они сделают вас очень богатыми.
– Мы и так богатые. Но спасибо, я искренне тронут, честное слово.
Рори посмотрел на меня снисходительно.
– Ваши старые аристократические деньги однажды покажутся крохами по сравнению с доходами, которые дают техника и промышленность. Мир меняется, Джон, и меняется очень быстро.
– Вот спасибо тебе за свадебную речь, – проворчала Молли и пихнула Каллахана в плечо: они искренне подружились на почве убеждения, что Ирландия – лучшая страна в мире. – Но за бумажки эти тоже спасибо. А теперь идемте-ка поедим рагу!
Через несколько дней мы отправились в Лондон. Мой обновленный дом Молли оценила, но еще с порога заявила:
– Сад красивый, но можно и лучше. Главной садовницей я сама буду.
– Ты же теперь графиня!
– Да знаю я, – польщенно пробормотала она. – Ну и что такого? Я люблю на земле работать! Тебе тоже надо попробовать, увидишь, как это приятно.
Тут спор и завершился, потому что мы поцеловались. Это у нас получается просто великолепно – один из множества наших талантов. Когда-то я оплакивал всех Джонов Гленгаллов, умиравших вместе со мной, но теперь собирался дать шанс каждому из них (особенно тому, который, по твоему утверждению, лучший мастер поцелуев на всем белом свете).
Я надеюсь, мы с тобой сможем стать всеми, кем только захотим: сыщиками, садовниками, управляющими, заботливыми родителями и счастливыми супругами. Сегодня я заканчиваю свою книгу, и Молли, дорогая, знай: она для тебя. Ты – мой главный читатель (правда, ты пока не умеешь читать, но в ближайшее время мы это исправим). А потом о наших приключениях прочтут наши дети, внуки и далекие потомки. Меня радует мысль, что книга останется на свете и после меня.
В будущее я смотрю с надеждой. Не знаю, насколько долгим оно будет, но одно знаю точно: я буду наслаждаться каждой секундой. А потом умру – так, как умирают обычные счастливые люди.
Эти последние строки я пишу в нашей столовой. Светит солнце, заканчивается прекрасный день: двадцатое октября все того же богатого событиями 1837 года. Ты занята какими-то своими делами: возишься в саду, а может, смотришь картинки в книгах в библиотеке или болтаешь с нашими добрыми слугами. Пойду-ка поищу тебя – неплохо было бы выпить чаю.
Прощайте, мои милые читатели. Надеюсь, каждое новое поколение моих потомков будет читать эту книгу, – хотите вы этого или нет, маленькие наглецы. Надеюсь, вы все унаследуете живость нрава Молли, а от меня возьмете блестящее остроумие и вкус в выборе одежды: это именно то великое наследие, которое я хотел бы оставить миру.
Я рассказал обо всех невероятных событиях своей жизни. Дальнейшие, уверен, будут не столь невероятными, и я этому рад. Свою главную награду я уже получил: счастье, вырванное из объятий самой смерти.
В саду поет коростель, шумят листья, мир пахнет осенью. Сейчас я отложу перо и настежь распахну двери в сад. Надеюсь, ветер бросит мне под ноги немного опавших листьев – люблю их сказочный, утешительный шорох.
