Незримый враг - Екатерина Соболь
Я видел, как Фаррелл перестал махать, подошел к экипажу, сел в него и уехал. Когда он окончательно скрылся из виду, а расстояние до берега стало непреодолимым, я направился к себе в каюту – тесную, но весьма опрятную, – упал на койку и зарыдал во весь голос, сам себя удивив. Последний раз я так плакал в детстве после маминой смерти, еще до того, как нас с Беном сослали в пансион, и с тех пор себе такого не позволял. У стен есть уши, в пансионе все друг за другом следили, и кто-нибудь обязательно разболтал бы, что весельчак Джон Гленгалл плакал в подушку.
В каюте я пролежал полдня, слушая плеск воды за бортом, крики морских птиц да голоса людей за стеной. Выгнать меня оттуда смог только голод. Я съел неплохой обед в кают-компании, несколько прилично одетых ребят пригласили меня сыграть в вист, и я охотно согласился.
Мечты об Ирландии слабели с каждой милей, приближавшей меня к дому. Я проиграл остаток денег, полученных от Фаррелла, потом немного выиграл. На дилижанс Ливерпуль – Лондон этого хватило, а вот на экипаж до дома уже нет, так что пришлось самому волочить саквояжи через весь город. Ключи нашлись там же, где мы с Беном и Молли их спрятали: под большим камнем у дороги.
Дом встретил меня молчанием.
Глава 14
Двое в шляпах
В Лондоне я вернулся к той жизни, о которой мечтал. Радость от этого, признаюсь, оказалась несколько пресной, и все же я многого добился. Затеял в доме ремонт, пошил себе еще костюмов, нанял новых слуг. Оранжерею восстановили, и там теперь, по отцовской традиции, выращивали салат.
Я ездил по гостям и сам устраивал вечера, получал приглашения на чай и игру в карты, приглашал в ответ. О том, что было со мной в те странные два месяца, я никому не сказал и все же стал модным гостем – возможно, потому, что больше не стремился всем понравиться.
Свою удивительную историю я хранил только в своем сердце и на этих страницах, над которыми продолжал работать по утрам в своем кабинете (ранее известном как кабинет моего отца). Вот забавно, в разгар приключений я все отдал бы, чтобы с ними покончить и жить нормальной жизнью, а теперь в мечтах только и делал, что возвращался в Ирландию.
Кстати, особняк виновника моих несчастий и приключений, Гарольда Ньютауна, был выставлен на продажу, но купить его никто не рвался – по Лондону прошел слух, пущенный неизвестно кем (ха-ха), что это место не приносит счастья владельцам. Так дом графа и стоял наглухо запертый, его царственное великолепие поблекло. За лето сад зарос, кусты и плющ льнули к стенам со всех сторон, и я надеялся, что зло, которое так долго наполняло этот дом, постепенно исчезнет без следа.
В июле отгремело празднование моего восемнадцатого дня рождения (рад сообщить, что на него пришло множество новых друзей), я вступил во владение наследством и в тот же день уволил управляющего («прощайте, мистер Смит, честное слово, вы были мне как отец»). Нового я нанимать не стал и погрузился в изучение счетов, налоговых ведомостей и секретов управления имуществом, чтобы лучше справляться со своими графскими обязанностями.
Слуг я нанимал, конечно, из ирландцев – их говор будил в моей душе тепло, которое могло вызвать мало что другое. Я хорошо к ним относился, а они в ответ были добры и старательны, и скоро дом засиял, как новенький, – так замечательно он не выглядел даже при моих родителях. Перемене дивились все, кто годами проезжал мимо нашего заросшего сада (теперь чудесного), так что в высшем свете я прослыл мастером поиска идеальных слуг. Мне чудилось, что репутация эта разом и лестная («Нам бы так!») и снисходительная («Негоже графу самому выбирать слуг, на что тогда управляющий?»).
Однажды на балу хозяин дома спросил меня:
– Как вам удается справляться со слугами? Ведь это истинный бич нашего времени – ленивые, вороватые. Умоляю, раскройте секрет, и я передам его своему управляющему.
Я был уже немного пьян, поэтому не успел выставить между правдой и приличным ответом спасительную баррикаду легкой и забавной лжи.
– Просто я вижу в них обычных людей, – честно ответил я. – Лжеца и лентяя сразу видно, будь он хоть граф. Так что я просто смотрю на человека и думаю: мог бы он стать мне другом?
– Как это радикально. Слуги ведь совсем из другого теста, к ним нельзя подходить с той же меркой, что к нам.
Я хохотнул и щедро глотнул шампанского, представляя, что на это ответил бы мой брат.
– Все мы одинаковые, – пробормотал я и взял с подноса еще бокал. – У нас в жилах одинаково красная кровь. Эта жидкость – истинное чудо, которое отмерено природой каждому на равных.
Хозяин что-то пробормотал и отошел, и я больше не получал приглашений в его дом. Меня это не очень-то заботило: после всего пережитого что мне недовольство какого-то графа?
Зато я часто думал о Бене. Чем он занят и где его искать? Не случилось ли с ним чего? Я выписывал все лондонские газеты и изучал каждую, искал любой намек на деятельность брата, – вдруг он тоже вернулся в город! – но Бен как сквозь землю провалился.
Так прошло лето и началась осень. А потом наконец кое-что произошло.
Когда принесли утренний выпуск «Таймс», у меня чуть не выпала из руки чайная чашка. Я вцепился в газету, снова и снова перечитывая заголовок передовицы: «Демонстрация поразительного опыта профессора Фарадея: прирученная сила электричества! Вход бесплатный, освободите вечер следующей пятницы!»
Статью я прочел с отчаянно колотящимся сердцем. Майкл Фарадей, великий человек и бывший наставник моего брата, собирался устроить в Народном зале Королевского института демонстрацию какого-то опыта. Отрадно, что славный добряк Фарадей не изменил мечте поставить электричество на службу людям. Конечно, я обрадовался его успехам, но главное заключалось не в этом. Если Бен читает британские газеты, то вдруг он тоже увидит новость и…
В следующую пятницу я был там. Приоделся, вышел заранее, заплатил за одно из лучших мест (даже на бесплатных мероприятиях найдутся любители занять стул в первых рядах, а потом продать свое место). Народу набилось как в бочке сельдей – все сословия собрались, будто имя Фарадея стирало границы между аристократами и простым людом. В зале было душно, тесно, все шептались, некоторые ухитрялись даже есть и выпивать. Каллахан – его я тоже частенько вспоминал – обязательно сказал бы, что следовало брать деньги за вход. С каждого по пенсу – набралось бы немало фунтов!
Я озирался, вглядывался в лица – для того и выбрал
