Требухашка. Рождение - Михаил Северный
Когда урод дрожал или еле заметно ворочался, под ним оставалась липкая лужица. А когда зевал, то в слизи открывалось маленькое чёрное отверстие, обнажая глубину, уходящую в никуда.
— Ты мне должен полотенце, — сказал я другу, разглядывая личинку Требухашки.
— Х-хорошо, — согласился он. — Это Т-т-требухашка?
— Смотря где ты его взял. Если это розыгрыш или смешная шутка-пранк, то жалеть не буду. Если кто-то кусок говна закинул с улицы в форточку, то спрошу за яйцо у тебя.
— Э-то-точно он, — не сомневаясь, ответил Витька. — Я у плиты был, яичницу жарил, когда яйцо начало т-трещать.
Яичницы с картошкой — любимого блюда Витьки — на сковородке не было. Вся еда оказалась почему-то в мусорном баке. Забурчало в животе от обиды, но я слушал рассказ дальше.
Короче, он готовил небольшой обед, когда монстр начал рождаться. Яйцо натужно и громко скрипело, пугая человечка, а потом встало на дыбы, так что он с перепугу рассыпал соль.
— Это к-к-к-к-к…
— Я понял, к несчастью.
В такой вертикальной позе оно продолжало скрипеть, как костыли пенсионера, ещё минут пять, меняя цвет фрагментами, как на шахматной доске. А потом лопнуло, разбросав осколки скорлупы и околоплодную жидкость, которая оказалась даже на сковородке. К потолку поднялась тучка чёрного и вонючего дыма. А слизень свалился на стол и крутился там, пока Витька не схватил его и не замотал в перья, как в перину.
— А полотенце зачем?
— Ему же холодно, — пожал он плечами. — Требухашка дрожал.
3.
Перья урод впитывал буквально на глазах, как масло растворяется на горячей сковородке: раз — и растеклось жёлтой лужицей, два — и вверх идёт пар, три — и разбиваем яичко.
— Кушать охота, — пожаловался я Витьке. — Всё это хорошо, но я без обеда из-за вас.
— Сейчас, с-сковородку помою.
— Давай лучше пельмешей. Я пока ничего не хочу есть с этой посудины. И проветри кухню, а то соседи могут забеспокоиться.
Витька начал суетиться, а я занял стул рядом с личинкой и продолжал привыкать к запаху. Что-то мне вся эта идея уже переставала нравиться. Жил, деньги зарабатывал, никому не мешал… И вот влезла в жизнь эта зубастая тварь. Теперь я дома, на низкооплачиваемой работе и с кучей проблем на хвосте.
В ящике стола лежал молоточек для отбивания мяса. Просто вспомнилось. Просто если чисто теоретически взять и сделать из мерзкого слизневого кокона отбивную, что будет? Конечно, для начала надо надеть маску и перчатки, закрыть посуду, чтобы гадость не попала на неё, и молотить. Молотить так, чтобы зелёная жидкость в стороны, чтобы ничего не вылупилось из этого мерзкого свёртка.
Потом сделать из старой рубашки одноразовую тряпку, намочить её и собрать всю гадость в мусорный пакет, вынести в мусорный бак и забыть об этом наваждении, как о страшном сне. Хорошо? Хорошо.
Вот только бы не заявился потом какой-нибудь здоровяк из портала и не спросил за свою зверушку. Может, у них ментальная связь или что-то типа того. Короче, повязан я с этим монстром. Пока разрывать ниточки не решусь. Может быть, позже. Всё равно интересно, чем всё это закончится.
4.
Витька удивил. Он так ждал этого «вылупка». Ждал Требухашку-вонючку больше, чем я. Он так радовался, когда тот наконец родился, и так нежно смотрел на него. Я был уверен, что теперь он точно не уедет и останется ещё хоть на месяц. Кто-то ведь должен мне помочь вынянчить этого монстра? А кто, если не лучший друг? Но, как говорится, «если друг оказался вдруг…»
— Уезжаешь? — спросил я, не глядя ему в лицо.
— Д-да, — подтвердил бывший друг, пряча взгляд.
— Когда?
— С-с-с-с-сегодня, — старательно просвистел «соловей».
— Ясно. Кидаешь, значит.
— Мне н-н-н-адо, — простонал он. Точнее, проблеял. Захотелось вклеить так, чтобы навсегда вылечить от заикания. Конечно, я сдержался. С-сила воли.
— Много оно перьев жрёт? — кивнул я на червяка.
— Д-до хрена. В два раза б-быстрее, чем раньше.
— Значит, ночью на вылазку?
Витька кивнул. Я сделал озабоченное лицо и вздохнул.
— Как же я новорожденного одного дома оставлю?
Витька слушал внимательно, а я продолжил.
— А если он огнём дышать начнёт и квартиру мне сожжёт? А если форточка откроется, он простудится на сквозняке и умрёт? А если крылья прорежутся, и он в окно вылетит и потеряется в парке? А если упадёт со стола и шею себе сломает? Вот незадача, что же делать-то?
Я задумался.
— Может, соседа попросить посидеть с монстром? Дядька Андрей, он вроде ничего. Я ему всё объясню, даже подружимся. А Требухашка будет его «мамой» называть и на плече сидеть. Ладно, езжай, разберусь как-нибудь с помощью настоящих друзей. Только провожать не буду, сам понимаешь, маленького оставлять нельзя — ему ещё и дня не исполнилось.
Витька размышлял так старательно, что шестерёнки в башке его, наверное, раскрутились до космической скорости. И хочется, и колется. И рыбку хочется съесть, и так далее…
— Н-н-н…
— Что? Говори медленнее, я не понимаю.
— Останусь до завтра. Но завтра точно уеду. Мне н-надо.
Это хорошо. Время выиграл, а дальше будет видно. Надурить Витьку-заику — как два пальца.
5.
Витька целый день убирал, куховарил — делал всё, чтобы не разговаривать со мной. Я общался с Требухашкой. Пытался наладить контакт. Пытался понять, почему эта тварь так мне опротивела. То ли из-за того, что жизнь мне испортила, то ли из-за мерзкого запаха, то ли из-за отвратительного вида. Пока оно не вылупилось, я был настроен более позитивно, толерантный, как политический американец. Теперь же хотел выбросить эту тварь через окно.
И если бы не боялся, что она вернётся, так бы и сделал. Вот выкинешь, а она белёсые, почти прозрачные, перепончатые крылья расправит и улетит. А ночью вернётся. Только вернётся уже с зубами, когтями и противным визгом. А может, выводок с собой притащит — таких же кровожадных уродов. И полетят мои клочки по закоулочкам. Не нравится картинка.
Буду действовать по обстоятельствам. Работаем по плану, как и хотели, а дальше поглядим. А вдруг оно само сдохнет — от непереносимости лактозы или, не знаю, от местной радиации. Тараканы ведь все вымерли, хотя говорили, что они могут атомную войну пережить. Фиг там, двуногие всё как были, так и есть, а усатые ушли в неизвестном направлении.
Последний раз
