Все оттенки ночи. Страшные и мистические истории из переулков - Анна Александровна Сешт
– И что произошло? – у меня пересохло в горле.
– Демон вселился в него. Захватил тело и разум. Я бросилась к нему с ритуальным кинжалом, начала читать изгоняющее заклинание. Но не смогла ударить. Ведь тогда я убила бы не только демона, но и своего любимого. Поэтому он ударил меня. Отнял кинжал и воткнул мне прямо в сердце. Потом просто смотрел, как я умираю. Наслаждался этим. Демоны питаются болью и страданиями. Люди иногда тоже.
В горле пересохло, и я нервно сглотнул:
– А потом ты вернулась в следующем октябре.
– Да. Он убил меня снова. Но я опять вернулась. И так раз за разом. Обычно у меня бывает три или четыре попытки. В этом году, сегодня – последняя. Каждый раз, как я подбираюсь близко, я вижу его глаза. И проигрываю. Потому что не уверена, кого вижу перед собой – демона или того, с кем делила дом и постель.
– Неужели ты все еще любишь его? После всего, что он с тобой сотворил?
– Самое страшное в том, что я действительно не знаю, кто из них теперь наносит смертельный удар. Зато знаю, сколько зла они творят, объединившись. Все эти пропавшие дети. Мертвые женщины, чьих убийц никогда не арестует полиция. Я не единственная жертва на твоем столе, которая погибла от его руки. Он умен. Хорошо заметает следы. Прячется на виду. Его никто не заподозрит. Только я знаю, кто он на самом деле. А теперь и ты…
Она повернула лицо к открытому окну. Прежде, чем сделать то же самое, я заметил, как резко расширились ее зрачки.
Человек стоял за окном. Смотрел прямо на нас и улыбался. Улыбка была жуткой, настолько холодной и неподвижной, что меня прошиб пот. Так улыбаются те, кто уверен в своей безнаказанности. В своей силе.
Самое страшное в том, что я узнал его. Лицо, то и дело мелькающее в городских газетах и на телеканалах. Известный человек, меценат и всеобщий любимец – если бы не тот факт, что сейчас он стоял в совершенно неподходящем месте с абсолютно ненормальным выражением лица, я бы не поверил в его причастность даже с учетом всего происходящего.
– Ты идешь, дорогая? – буднично спросил он, не переставая улыбаться. – Доктор, вы ведь отпустите мою жену?
Девушка медленно поднялась на ноги. Они смотрели друг на друга, не моргая, и я буквально кожей чувствовал натянувшееся между ними напряжение, прочную нить, сотканную из сложных чувств. Сложно сказать, что двигало мной в этот момент, может, это был спонтанный укол ревности от того, что кто-то третий вмешался в нашу таинственную историю, или отеческое желание защитить ту, что была так уязвима передо мной, злость и непонимание того, как можно раз за разом делать больно кому-то близкому, кого когда-то любил.
Но я тоже встал и заслонил девушку собой.
Одним прыжком ее противник оказался на подоконнике. Занес руку для удара, метя в меня, но девушка отбила, выбросив наперерез свою. Ее плечо оказалось у самого моего лица, я чувствовал тепло, идущее от кожи.
– Не трогай его, – тихо сказала она. – Незачем. Я сотру ему память, как обычно. А потом уйду с тобой, и мы продолжим в другом месте. Не здесь.
– Только с условием, если ты больше не окажешься под его скальпелем. Я ревную. Потому что причинять тебе боль могу только я.
Я хотел что-то сказать, но не смог. Слова закипели в горле, но как будто превратились в пар, от которого я едва не задохнулся.
Человек спрыгнул с подоконника обратно на землю и замер в ожидании. Девушка же развернулась ко мне. Приложила руку ко лбу – пальцы были горячими, будто у нее поднялась высокая температура – и торопливо зашептала:
– Я не стану стирать тебе память. Но, пожалуйста, сделай то, о чем он говорит. Убери печать. Мы больше не увидимся. И тогда он не тронет тебя. Обещаю.
Я молчал. Давно забытые эмоции клокотали во мне. Все то, что я, как считал, оставил в прошлом за возрастом и накопленным жизненным опытом. То, что глушило во мне боль собственных потерь и смиряло с неизбежностью конца.
– Прощай, – прошептала она. Улыбнулась легко, краем губ. А потом легко перемахнула через подоконник. Пару секунд я видел ее силуэт, темный в контуре солнечных лучей, ставших неожиданно яркими. Взъерошенные кудри, развевающиеся полы красного платья. В следующее мгновение она исчезла. Как и тот, кто пришел за ней.
Я не уверен, сколько времени простоял, не отводя взгляда от распахнутого окна. Скрипнула дверь, и из оцепенения меня вывел голос молодого коллеги, моего сменщика:
– Что вы здесь делаете? Охранник сказал, вы вроде как ушли домой. Нормально себя чувствуете? Что-то случилось?
Я покачал головой. Сменщик вошел в душевую, огляделся. Резким движением закрыл окно и запер на задвижку:
– Давно пора его убрать отсюда, правда? Заложить и дело с концом. Пусть лучше поставят новую вентиляцию.
Я промолчал. Позволил вывести себя в коридор. В кабинете опустился на стул.
– Может, кофе? – нерешительно спросил сменщик.
– Да, пожалуйста, – ответил я, чувствуя благодарность за то, что он не стал расспрашивать о том, что я забыл в душевой. – И что-то нужно сделать с этой машинкой. Кофе сильно кислит.
– Фильтр поменять, да, – согласился коллега, обрадованный моей вменяемостью. – Я мигом. Потом вызову вам такси. А хотите, заодно покажу, как менять фильтры? Это легко, пару минут занимает…
– Кажется, я забыл кое-что в секционной, – перебил я невпопад. – Сейчас вернусь.
Коридор наполнял запах гвоздики. Душный и пряный, он вел меня, как нить Ариадны, к нужному месту. В прорехе между стеновыми панелями, прямо у дверного косяка, я нашел маленький холщевый мешочек. Весь расписанный странными символами, грубо нарисованными темно-красной краской. Кровью, понял я почти сразу. Внутри перекатывались мелкие предметы, что-то укололо мне палец сквозь ткань. Открывать мешочек я не стал.
