Из глубин - Вера Викторовна Камша
– Вряд ли. – Робер торопливо осушил кубок и налил еще. – Он начинал в ордене Славы, когда магнусом там был Адриан.
Алва пожал плечами. До покойного Эсперадора ему дела не было, а до чего было? Эпинэ вгляделся в неподвижное заострившееся лицо. Ворон медленно пил воду, смакуя каждый глоток, а пятно на рубашке из алого становилось бурым.
– Монсеньор, – незнакомый теньент вынырнул из тьмы закатной тварью, – все готово. Герцога Алву переводят в комендантское крыло. Его высокопреосвященство просит передать, что исповедует господина Штанцлера, но придет, если герцог Алва нуждается в утешении и совете.
– Он не нуждается, – заверил Ворон, в очередной раз прикрывая глаза. – Что ж, Эпинэ, прощайте. Был рад вас повидать, но четвертая встреча нам вряд ли понадобится.
– Вы хотели что-то передать герцогу Окделлу, – напомнил Робер.
– Ах да, – Рокэ Алва потянулся. – Это, конечно, ерунда, но в некоторых семьях подобным вещам отчего-то придают большое значение. Передайте Повелителю Скал, что я считаю его обучение законченным. Он достоин стать одним из талигойских рыцарей. Я подтверждаю сие пред землей и небесами. Юный Окделл свободен от клятвы оруженосца и с сего мгновенья не несет никаких обязательств передо мной.
Глава 5
ТАЛИГ. ГЕЛЬБЕ
ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)
399 год К.С. 10-й день Осенних Молний
1
Жермон Ариго отломил изрядный кусок подсыхающей лепешки, отправил в рот и запил вином. Генерал не отличался утонченностью и изысканностью, в том смысле что ни собственные беды, ни горести отечества не лишали его ни сна, ни аппетита. Даже лишенный наследства и сосланный, Жермон все равно ел как конь и дрых как сурок, вот и теперь нависшая над головой война и свалившаяся на фок Варзов потеря, хоть и драли душу, не мешали с нетерпением ждать обеда, тем паче ничего другого и не оставалось. Прибывший ночью маршал Запада со своей всегдашней дотошностью выяснил, что творилось во время его отсутствия, и заперся с бароном Райнштайнером. Ни Ариго, ни Ансела, ни Давенпорта остаться не попросили, и каждый занялся своим делом. Энтони с Анселом отправились догонять отступающие части, а Жермон объехал опустевшие лагеря и отправился обедать, а вернее, ждать приказа.
Дожевав сухую лепешку, Жермон уткнулся в карту. Между Лауссхен, которую он оставит при первом же серьезном натиске, и Хербсте не было ничего, кроме низких холмов, кое-где прорезанных оврагами и пересыхающими к осени речками. Гельбе была отменным буфером между враждующими державами и еще более отменным местом для сражения в стиле незабвенного Пфейхтайера, чьи наставления сейчас вполне могли принести успех.
«Гуси» суетились уже третий день, должно быть получили высочайший рескрипт, предписывающий вернуть Гельбе, а еще лучше и Южную Марагону. Ариго взял синий грифель и, как мог, изобразил гуся в корзинке, на которой написал «30».
В тридцать тысяч оценивалась «старая» дриксенская армия, оставленная в Лёйне после неудач девяносто седьмого года, стоивших принцу Фридриху фельдмаршальского жезла, а его величеству Готфриду – Гельбского плоскогорья. Правду сказать, Жермон предпочел бы видеть «Неистового» впереди войска и сейчас, но, увы, неугомонный Фридрих застрял в Гаунау, а против фок Варзов двинули Бруно. Старый бык шестнадцать раз проверит и один раз шагнет, несмотря на очевидное преимущество.
Рудольф писал, что в дополнение к имевшимся семи тысячам конницы в Лёйне перебросили еще тысячи четыре. Подошла и пехота, хоть и не так много, как могло бы быть, не разинь дриксы клюв на Хексберг. Лазутчики Ансела подтверждали прибытие резервов. После мятежа в Олларии кесария перестала играть в прятки, и все равно последней каплей стало известие об Алве…
– Мой генерал, – расторопный капрал с черными усами и рыжими бровями умудрился не просто войти с подносом, но и дверь за собой прикрыть, – ваш обед!
– Спасибо, – Жермон поднял крышку, ловя ноздрями запах тушенной с чесноком курицы. – Истребляете?
– Приходится, – капральские брови страдальчески опустились, – не оставлять же!
– Тогда устройте пирушку по всем правилам, – распорядился генерал. – Бруно сегодня-завтра точно провозится, чтоб к этому времени по Лауссхен только мыши бегали!
– Будет исполнено, – рявкнул служака и замолк, с собачьим ожиданием глядя на начальника. Ариго хмыкнул и прямо под синим гусаком начертал предписание интенданту выкатить к вечернему ужину «достаточное количество молодого вина». Окрыленный капрал умчался ловить последних кур, а Жермон взялся за горячее варево, но проглотил лишь пару ложек. На сей раз генеральское уединение нарушил барон Райнштайнер.
Бергер был хмур, подтянут и держал на руке зимний плащ.
– Едете? – Жермон отложил ложку и поднялся. Они с Ойгеном третий день были на «ты», но Ариго то и дело об этом забывал. В отличие от Райнштайнера.
– Отбываю в резиденцию регента, – пояснил барон, аккуратно кладя плащ на сундук, – хочу попрощаться и пожелать тебе успеха в исполнении задуманного маневра.
– А пообедать не хочешь? – Жермон вытряхнул на стол пирожки, освобождая миску. – Рудольф терпеть не может, когда голодают без особых на то причин.
– С удовольствием пообедаю в твоем обществе, – гость сноровисто снял с ближайшего стула всякую всячину. Он ничего не сказал, но Жермон мысленно поклялся на новой квартире использовать стулья исключительно для сидения.
– Собираешься вернуться, – золотистый бульон генерал разделил по-братски, – или останешься при регенте?
– Если не последует иных приказаний, – барон взялся за пирожок, – я рассчитываю через некоторое время встретить вас в окрестностях Доннервальда.
– Был бы рад, – совершенно искренне произнес Ариго, – но для начала нужно убедить Бруно как в нашем уходе, так и в том, что мы идем на Олларию. Кстати, будь моя воля, это было бы вторым из того, что я бы сделал. После боя в Гельбе.
– Это делает честь твоему сердцу, но не твоему уму, – объявил Райнштайнер, налегая на пирожки, – а наш обед делает честь повару и интенданту.
– Скажи спасибо дриксам. Все, что не удастся вывезти или хотя бы сожрать, придется сжечь. Эта курица – лишь первая из жертв новой войны и последняя из отпущенных нам радостей.
– Ты пишешь стихи? – с каменным лицом уточнил бергер. – Если да, не надо их читать, пока мы едим. Я не люблю поэзию с детства.
– Меня пугает наше единодушие, – хмыкнул Жермон, разрывая невольную жертву его величества Готфрида напополам.
– А меня пугает положение в центре страны, – Райнштайнер шуток по-прежнему не понимал и понимать не собирался. – Я совершенно не нахожу причины, вынудившей Первого маршала Талига сдаться, и еще меньше могу объяснить, что побудило его покинуть Урготеллу. Я представляю, чем руководствуется Дриксен, поэтому здесь я спокоен, но я не в состоянии понять, как человек со столь безупречной репутацией, как герцог Алва, совершает противоречащий здравому смыслу поступок. Я сказал что-то смешное?
– Прости, – смешливость не
