Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Маркус, – прошептал он.
Асфодель не раз говорил мне, что ангелы не умеют плакать, во всяком случае «по-настоящему», что бы это ни значило, и, судя по всему, считал это неоспоримым ангельским достоинством. Но его глаза тускло блестели, по векам вились тонкие красные линии, и мне показалось, что он все-таки плакал – может, и не «по-настоящему», так, как умел.
Хотя отмечать это вслух, был уверен я, опасно для жизни. Вместо этого я спросил:
– Что случилось?
Вышло жалко – тихо и хрипло, почти неслышно.
– На тебя напали.
Я вспомнил, как шел по темной улице, как неожиданно встретил Богдана, и все понял. Источник боли находился в левом боку. Очевидно, он ударил меня ножом и этим как бы поставил точку в наших так и не состоявшихся деловых отношениях, если это можно было так назвать. То ли необходимость во мне как в Чтеце отпала, то ли в приоритет вышло что-то другое, а может, верны оба варианта.
– Где мы? – спросил я. – Это ведь не больница?
Хотя я лежал на медицинской кушетке, у стены стоял шкаф с лекарствами, а в углу нашла пристанище раковина, помещение никоим образом не походило ни на операционную, ни на обычную больничную палату.
– Не больница.
Дверь отворилась. В комнату вошла пожилая женщина.
– Очнулся, Маркус? – спросила она. – Вот и хорошо. Давненько хотела тебя увидеть, вот только не в таком состоянии. Помнишь меня?
Я кивнул. Это была Медсестра-Птицелов, и при ее виде у меня сразу потеплело на душе – даже боль стала ощущаться менее остро. Конечно, все потому, что она не могла не напомнить о тебе.
– Так мы в школе? – уточнил я.
– Да. Благо ты оказался неподалеку, да и я задержалась. Ну-ка, посмотрим…
Она подошла ко мне. Асфодель повел себя странно: он встал и торопливо отошел подальше, при этом в его облике сквозило напряжение. Как будто он испугался этой пожилой медсестры. Или как если бы по решению суда должен был соблюдать определенную дистанцию.
Медсестра-Птицелов, не обратив на него никакого внимания, приподняла простынь, которой я был накрыт, и я увидел подкрашенные кровью бинты, зафиксированные пластырем.
– Ничего, поправишься, – сказала она, перехватив мой взгляд. – К счастью, ничего особенно важного не задело. За что тебя так?
– За ключ, которого у меня не было.
Асфодель, уставившийся было в окно, при этих словах обернулся и пристально посмотрел на меня.
– Вот как… – протянула Медсестра-Птицелов. – Да уж, тут ничего не попишешь – все беды на свете из-за ключей, которых у нас нет.
Я решил, что она говорит о Лилии, и промолчал. Медсестра-Птицелов еще поколдовала с моей раной, потом снова накрыла меня простыней и вышла. Асфодель тут же занял свое прежнее место.
– Почему ты решил, что это из-за ключа? – спросил он.
– Ангел сказал… Ну, бывший.
Я подробно рассказал ему о визите старшего следователя Каимова и его предупреждении. Асфодель эту историю никак не прокомментировал, но мне показалось, что он еще сильнее расстроился. Когда я спросил его об этом, он сказал:
– Это моя вина.
– С чего это? Меня предупреждали, но я, дурак, не послушал. Сам виноват.
Асфодель не ответил.
Я отказался обращаться в больницу, опасаясь расспросов, и провалялся в школьном медкабинете несколько дней, благо были каникулы и никто, кроме заботливой Медсестры-Птицелова, сюда не заглядывал. Если не считать Асфоделя, который регулярно меня навещал, не забывая держать дистанцию между собой и Медсестрой-Птицеловом, и Лилии, – очевидно, на мне лежало проклятие быть окруженным людьми с этим именем.
Когда я впервые увидел ее, то подумал, что ко мне явился призрак моей сестры, сошедший прямиком с могильного камня. Светловолосая девочка сидела на кушетке у противоположной стены, поджав к себе колени и положив на них подбородок. Я зажмурился, снова открыл глаза и пригляделся. Воспоминание о сестре потухло.
Я узнал эту девочку. Именно ее я увидел когда-то у твоего дома, и это ее сбила машина. На голове у нее была повязка, выражение лица казалось совершенно потерянным, словно она не понимала, кто она такая и как здесь оказалась. Но я обрадовался, что она не сильно пострадала.
Заметив, что я очнулся, девочка впилась в меня взглядом, полным безысходности.
– У меня нет ключа, – сказала она. Тем же тоном она могла бы сообщить, что ее родители умерли – глубина горя была беспредельной.
Мне стало жаль ее.
– У меня есть пара штук, могу дать.
– Нет, – тихо проговорила она. – Мне больше не надо. У меня был тот самый, но теперь его нет. Ничего нет.
Не могу передать то, что я испытал в тот момент – при виде ребенка, потерявшего единственный смысл жизни. Я не нашелся, чем ее утешить, да и было ли это возможно?
Вскоре она растянулась на кушетке и уснула. Когда пришла Медсестра-Птицелов, и я спросил, кто эта девочка и что здесь делает, она объяснила:
– Это Лилия, моя правнучка. Она была Искателем, как твоя сестренка. Но поиск закончился, и теперь она, бедняжка, никак в себя не придет.
Медсестра-Птицелов сняла со спинки стула плед, накрыла им девочку, затем присела рядом со мной.
– Слушайте, – не сдержал я любопытства, – а почему Асфодель так вас сторонится?
– Потому что сделал то, чего ему делать не следовало. – Медсестра-Птицелов сильно нахмурилась. – У людей это называется совестью и стыдом, не знаю, как это называется у ангелов. Сказать он ничего не может, гордости много, только вот бегает от меня, как черт от ладана.
– Он что, сделал вам что-то плохое?
– Косвенным образом.
Больше она ничего не сказала.
По каким-то причинам Лилия проводила в школьном медкабинете почти весь день – Медсестра-Птицелов забирала ее только на ночь. Когда девочка не спала, она сидела и безучастно смотрела то на стену, то на меня. От нечего делать я пытался разговорить ее, но она отвечала через раз, без охоты и односложно. Мне удалось узнать только то, что родителей у нее нет и, судя по всему, всю ее жизнь вплоть до аварии составляли сплошные ключи. Впервые я задумался об этом как о чем-то вроде болезни, и от души пожалел несчастного ребенка. Но ей от этого, понятно, лучше не стало.
Зато стало от другого. Обезумев от бестолкового лежания, я попросил Асфоделя принести мне какую-нибудь книгу, чтобы не растерять ненароком навыки Чтеца. Он воспринял это как симптом моего выздоровления, и в кои-то веки мрачная мина, воцарившаяся у него на лице в эти дни, немного рассеялась. Он принес мне небольшую стопку, и я, выбрав из нее роман Гезы Гардони «Звезды Эгера», начал читать.
Время
