Предатель в красном - Эш Хейсс
В клане начали появляться слухи. Другие высшие слои, зная, что у отца был наследник, задавали вопросы, так как мое отсутствие становилось крайне подозрительным. Рассказать им, что его собственный сын, наследник одного из самых властных чистокровных кланов, отказывается пить кровь, – это был крах. Невыносимый удар по репутации. Ванджио мог потерять свое место в обществе. Но у общества возникали вопросы, на которые требовалось представить хоть какие-то ответы. Отец понимал, что больше нельзя было держать меня в заточении, но и показывать в таком виде тоже не мог.
Самым разумным решением было убить меня. Такой исход освободил бы и меня, и его от проблем. Я потерял желание жить еще тогда, в ванной, когда встретил отцовский взгляд, исполненный отвращения.
Как-то мне в голову пришла мысль, от которой я впервые за столько лет услышал свой собственный смех. Если так подумать, у всех у них имелись свои мысли на мой счет, свои желания, свои видения меня в высшем свете, но возникало ли у них желание узнать, чего в жизни хотел я?
Да, я достаточно долго смеялся тогда в своей камере. Заливаясь смехом, внутри я не ощущал боль или обиду, даже смирился с отвращением к себе – принял как должное. Все, о чем я думал, – как можно это закончить? Закончить кровавые промывания желудка, мое пребывание в клетке, оборвать мое существование. Но теперь рядом не было фарфоровых игрушек, а в ванную меня, закованного в сталь, сопровождала толпа слуг. Я даже испражнялся в компании, что следила за каждым движением. Иссохнуть от жажды, когда в тебя заливают литры крови, возможности не было.
Я оказался заперт в собственном теле. Они отняли у меня даже выбор собственной жизни. Я был дефектным инструментом, который нельзя выбросить.
И тогда я в полной мере прочувствовал едкую безысходность.
* * *
Однажды отец пришел в камеру с совсем небольшим пакетом крови. Он был одет в парадно-выходной костюм, волосы безупречно уложены, а в руке красовалась любимая трость – в таком виде он обычно принимал гостей. Сбор высших слоев, которые развлекались весь вечер на пиршестве, а после решали политические дела.
Но все, что вызывало у меня вопросы, – пакет крови был всего один.
Устремив на меня строгие глаза густого бордового цвета, отец соизволил заговорить:
– Мы можем продолжать это еще очень много лет, десятилетий или столько, сколько тебе угодно. Но у меня есть планы, и я не хочу столько ждать.
– Тебе нужен такой мусор, как я?
Механизм заскрипел, цепи на моих руках натянулись. Лицо отца оставалось невероятно хмурым.
– Знаешь ли ты, сколько лет тебя здесь уже держат? – сухо спросил он.
Я не имел понятия, сколько дней, месяцев, лет я находился в этом подвале. Судя по моему телу, я достиг половой зрелости. Возможно, мне стукнуло лет семнадцать, да и одежда, которую мне приносили, стала на порядок больше той, в которой меня привели сюда в первый раз. Значит, прошло семь, может, десять лет.
– У меня есть подозрение, что через пару десятков лет от таких выходок ты потеряешь рассудок.
– И тогда ты не сможешь воспользоваться мной? Не сможешь использовать как регалию, выставленную напоказ перед старыми кровососами? – Я не мог остановиться. – Никудышный сынок, портящий твою репутацию. Потомок, позорящий тебя в семейном древе. Коне-е-е-ечно… Великий и ужасный Ванджио, седьмой наследник крови, взрастил клан до колоссальных размеров. Нерушимая империя, слухи о которой донеслись аж до самых отдаленных уголков земли Солис-ден! Ты и представить себе не мог, что у тебя родится такой выродок? И все усилия разрушатся в один миг! Какая досада. Правда, мне тебя так жаль. Так почему бы не избавиться от такой проблемы, как я?
Брови отца сдвинулись к переносице, а на лице было написано, что его не устраивло, в каком тоне я с ним разговаривал.
– Я знаю, чего ты добиваешься, – равнодушно ответил он. – И я не дам тебе возможности уйти на тот свет. Наследники высших семей имеют слишком большой вес в наших слоях. Ты – рожденный чистокровный, даже тысяча обращенных не сравнятся с тем потенциалом, с той силой, какая течет в твоих венах. – Отец на мгновение затих, пристально рассматривая меня. – Сам факт того, что ты был зачат естественным путем – явление, которое происходит единожды в сотни лет. Я не потеряю такой козырь.
– Старик… Я – мусор, почему ты так говоришь обо мне?
Помолчав с минуту, он посмотрел мне прямо в глаза и, подойдя вплотную, строго произнес:
– Я хочу видеть тебя своим сыном. Как только ты примешь себя, это заточение закончится. Перестань сопротивляться. Стань частью семьи.
В голове пронеслись воспоминания из детства: галлюцинации с мертвыми телами в моей кровати, то, как я гладил подушку и просил у нее прощения, задыхаясь от невыносимого чувства вины за свое существование. За то, что я есть.
Нахлынула паника. Отец, словно дикий зверь, выжидавший этого момента, продолжил:
– Прими себя, – вкрадчиво настаивал он. – Стань чудовищем, и тогда они перестанут приходить к тебе в кошмарах.
В голове начался настоящий хаос. Эмоции, пережитые в детстве, заточение и эти кошмары заставляли трястись. Крепко зажмурив глаза, я видел вспышки воспоминаний. Они были настолько яркими, словно это происходило вчера.
Я встряхнул головой и открыл глаза. Передо мной все еще стоял отец, который больше не смотрел на меня, как на мусор, и я удивился, как изменилось его лицо.
Обычно он сидел на своем любимом стуле в камере и один за другим бросал пакеты с кровью, как собаке, чтобы слуги заливали их в мою глотку. Когда у него было плохое настроение, отец самолично вливал кровь в меня. В такие моменты казалось, что она скоро польется из глаз и ушей. Но когда Ванджио был в особо отвратительном настроении, пытки становились изощреннее. Плети и ремни испокон веков считались лучшими инструментами для наказания – рассеченная плоть быстро заживала, едва струи крови успевали окрасить пол в красный цвет.
Но в это раз отец не выглядел суровым. Ни намека на раздражение из-за выходок нерадивого сына.
Вдруг он поднял руку, и пакет с кровью оказался прямо перед моим лицом. Ждал, когда я приму его. И тогда я понял: он и не собирался насильно заливать в меня кровь – знал, что сегодня я выпью
