Хаски и его учитель Белый кот. Книга 1 - Жоубао Бучи Жоу
– И что с того, что ты с пика Сышэн? – орал другой.
– Не суй свой нос в чужие дела! – кричал третий. – Бей его!
И он бросился вперед, намереваясь намять бока «темному плащу».
– Ой-ой, как они с ним жестоко… – Мо Жань только усмехнулся, наблюдая за тем, как бьют его товарища по духовной школе.
Кидаться ему на выручку он не собирался. Еще в прошлом ему опротивела манера последователей этой школы повсюду выступать поборниками справедливости и чуть что, как полные идиоты, бросаться защищать всех подряд с клинком наголо. Стоило котенку какой-нибудь деревенской тетки Ван залезть на дерево и застрять, как эти остолопы тут же бежали снимать его оттуда. Словом, все последователи школы от прислужников до самого главы были полными недоумками.
Да, в этом мире творится много несправедливости, но почему это должно кого-то заботить? Пытаться что-то исправить – дело чересчур утомительное, так и помереть недолго.
– Начали, начали драку! Ого, ишь ты! Вот это удар!
Как внутри кабака, так и на улице толпились люди, жаждавшие присоединиться ко всеобщему веселью.
– Всей кодлой на одного, совсем стыд потеряли!
– Осторожнее, бессмертный мастер, сзади! Ой! Пронесло! Ай-ай-ай…
– Как ловко он уклонился!
Народу нравилось наблюдать за дракой, но Мо Жаню было скучно. За свою прошлую жизнь он повидал столько крови, что происходящее представлялось ему просто мышиной возней. Лениво отряхнув с одежды крошки от арахиса, он поднялся, собираясь уходить.
Спустившись, Мо Жань обхватил себя за плечи и прислонился к дверному косяку. Бой даосов с «темным плащом» был в самом разгаре; клинки свистели, рассекая воздух. Мо Жань окинул дерущихся насмешливым взглядом, не удержался и с досадой прищелкнул языком.
Какой позор.
Воители пика Сышэн славились удалью и бесстрашием, один такой стоил десятерых. А всадник в темном плаще сражался, мягко говоря, неважно. На глазах у честного народа странствующие даосы повалили его наземь, окружили и принялись яростно избивать ногами, а он все никак не желал приступать к решительным действиям.
Вместо этого он мягким и вежливым тоном воскликнул:
– Благородный человек решает спор словами, а не кулаками! Почему же вы не слушаете, когда я пытаюсь убедить вас проявить благоразумие?
Заклинатели, как и Мо Жань, лишились дара речи.
Про себя же они думали: чего? его избивают, а он про «словами, а не кулаками»? у него что, пампушка вместо головы, да притом совсем без начинки?
Мо Жань, однако, резко изменился в лице. В то мгновение у него голова пошла кругом; забыв вдохнуть, он вытаращил глаза, не в силах поверить своим ушам. Этот голос…
– Ши Мэй! – хрипло выкрикнул Мо Жань и бросился к всаднику.
Собрав в ладонях духовную силу, Мо Жань одним ударом расшвырял всех пятерых злодеев-заклинателей, после чего опустился на колени и помог подняться «темному плащу», сплошь покрытому отпечатками грязных сапог.
Когда Мо Жань вновь заговорил, его голос слегка дрожал:
– Ты ли это, Ши Мэй?
Глава 4
Двоюродный брат этого достопочтенного
Стоит пояснить: Ши Мэй – это имя, и оно не имеет ничего общего с иероглифами «шимэй», которыми обозначают младших соучениц.
Ши Мэй был мужского пола, и это не подлежало никакому сомнению, как и то, что он стал учеником наставника Чу раньше Мо Жаня, а потому являлся для него старшим соучеником. Причина, по которой ему досталось столь неудачное имя, крылась лишь в беззастенчивом невежестве главы школы пика Сышэн.
Ши Мэй был сиротой, которого глава обнаружил где-то в глуши и подобрал. В детстве он был крайне слабым и болезненным, поэтому глава решил, что стоит выбрать для ребенка имя похуже: оно будет отгонять от него злых духов и тем самым позволит ему расти крепким и здоровым.
От рождения очень красивый, кроха напоминал очаровательную девчушку, которую хотелось любить и защищать, так что глава, поразмыслив, дал ему свою фамилию Сюэ и назвал его Я. Иероглиф «я» означал «девочку» или «дочку», притом «внебрачную».
Сюэ Я рос и становился все прекраснее. Гладкое и нежное лицо, гибкий и стройный, как у девушки, стан. Само очарование, этот юноша к тому же был очень талантливым.
Для какого-нибудь деревенского мужика, может, и не зазорно носить имя, подобное «Сюэ Я», но где это видано, чтобы прекрасного во всех отношениях человека звали, к примеру, Гоудань, «сукин сын», или Течжу, «железный столб»?
Товарищам по обучению это имя всегда казалось несколько неподобающим, и мало-помалу они перестали звать его Сюэ Я. Впрочем, коверкать имя, выбранное самим главой, они тоже не могли, поэтому начали в шутку называть его «шимэй», «сестренкой-соученицей».
Устав слышать «шимэй то», «шимэй это», глава в конце концов попросту махнул рукой и, решив проявить чуткость, предложил:
– Сюэ Я, возьми и поменяй имя! Например, на Ши Мэй – с фамилией Ши, как в «наставнике», и с иероглифом «мэй» в имени, как в слове «невежественный». Неплохо, а?
И у него еще хватило наглости сказануть такое…
Какому нормальному человеку придет в голову выбрать для себя столь идиотское имя? Ши Мэй, однако, от природы обладал мягким и сговорчивым нравом. Подняв глаза на главу и встретившись с сияющим от счастья взглядом человека, искренне уверенного, что он совершил великое и доброе дело, Ши Мэй понял, что у него язык не повернется сказать и слово против. Пусть и себе во вред, но он не мог обидеть уважаемого главу, а потому опустился на колени и радостно поблагодарил его за новые имя и фамилию.
– Кхе-кхе… – Прокашлявшись, «темный плащ» отдышался и лишь после этого взглянул на Мо Жаня. – О? А-Жань?[12] А ты здесь откуда?
Нежный и ясный, подобно водам весенней реки, сверкающий ярче звезд взгляд, пройдя сквозь полупрозрачную вуаль, пронзил Мо Жаня в самое сердце. Одного лишь взгляда хватило, чтобы давно покрывшиеся пылью воспоминания Тасянь-цзюня вновь пробудились.
Это Ши Мэй.
Ошибки быть не могло.
В прошлой жизни Мо Жань был кровожаднее демона и безумнее злого духа. Какие бы благородные и красивые люди ни оказывались рядом с ним, какими бы давними и близкими ни были его друзья, все привязанности этого бренного мира он ни во что не ставил, и не было на свете ни одного живого существа, которым он бы желал дорожить.
Единственный человек, само совершенство, которому он был готов раскрыть свою душу, погиб до того, как Мо Жань смог его защитить.
Смерть этого человека оставила на сердце Мо Жаня незаживающий рубец, а глубокая печаль стала ядом, который было невозможно вытравить из глубин души.
