Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Пойдем, – сказал Амбросио, подходя и забирая у меня книгу. – Машина там.
Несколько расстроенная, я поплелась за ним. Мы покинули территорию кафе, прошли немного и остановились у небольшой зеленой машины. За рулем сидела девушка, она поздоровалась со мной широкой улыбкой и жестом. Я ответила тем же.
Амбросио открыл передо мной заднюю дверцу и пригласил сесть. Я послушно забралась на сиденье, но потянула за собой его сумку с книгами. К моему удивлению, она подалась очень легко; в следующее мгновение ко мне и сумке присоединился сам Амбросио.
– Я съезжу с тобой, провожу, – сказал он. – У тебя правда есть ключ?
– Да.
– Хорошо. Это важно, хотя есть вещи не менее важные.
Глухая девушка везла нас в Кахуранги, а Амбросио тем временем рассказывал о том, что меня ждет впереди. Добраться до Оуэна, говорил он, не так уж легко, все подступы к нему охраняют некие люди, совершенно не считающиеся с законами и нормами морали. Они не то чтобы троеградцы, уточнил Амбросио, но почтитроеградцы, и в свое время приехали сюда в поисках того же, что и я, и имели целью не более и не менее чем освободить мир, для чего собрались тесной семьей, причем как минимум некоторые, прежде чем войти в эту семью, были похищены из других семей. Местная полиция несколько раз пыталась распутать это странное дело и понять, что там, в Кахуранги, происходит, однако Учитель, он же Отец почтитроеградцев, оказался человеком со связями, и вскоре их оставили в покое, взяли только слово, что они не будут вредить природе и туристам – и не вредили, и вообще никак не мешали. Они держались подальше от туристических маршрутов, которым до Оуэна не было особого дела.
– Ты – другое дело, – предупредил Амбросио. – Сразу поймут, что ты явилась не просто так. Но про ключ молчи и спрячь его получше. Они ищут его много лет.
– И книгу, значит, написали они?
– Они.
– А их Учитель – случаем не Мейстер Экхарт?
– Случаем, нет, – хмыкнул Амбросио. – Сомневаюсь, что Мейстер Экхарт стал бы так себя вести.
– Это верно, – согласилась я несколько виновато.
– А вот того, что ты Птицелов, не скрывай, – продолжил Амбросио. – Птицеловов они очень уважают.
Остаток пути он перерисовывал на отдельный листок карты из книги. Если я успешно пройду мимо почтитроеградцев, объяснил Амбросио, они мне понадобятся.
– А ключ? – спросила я. Почему-то именно этот незатейливый предмет вызывал у меня волнение с тех пор, как я увидела его изображение в книге.
– Не волнуйся, был бы ключ, а дверь найдется. У тебя он есть, так что все в порядке. Главное теперь – дойти до конца.
Вскоре машина остановилась. Амбросио сказал что-то девушке, четко проговаривая чудны́е слова, чтобы она могла прочесть по губам, затем открыл дверцу, выбрался из машины и помог выйти мне.
Едва мы оказались на территории Кахуранги, из зеленых зарослей раздался пронзительный, жалобный писк, интересующийся, в самом ли деле я Птицелов. Я свистнула утвердительно и тут же об этом пожалела: весть о моем визите понеслась по парку множеством песен. Группа туристов, прошедшая вслед за нами, завороженно посмотрела сначала на меня, затем вдаль, куда, волной уносясь все дальше, мчались мелодичные трели. Двое парней попытались повторить мой свист, и мне стало смешно: у них ничего бы не вышло, даже если бы они в точности воспроизвели этот несложный звук. Птицы всегда знают, кто настоящий Птицелов, а кто пытается обмануть.
Невидимая птица из кустов смущенно извинилась за поднятый переполох и свою невежливость.
– Я не могу к тебе выйти, потому что рядом много людей, – сказала она.
– Ничего, – великодушно простила я.
Туристы, увлекаемые своим гидом, направились к одной из специальных троп. Я пошла было за ними, но Амбросио меня удержал.
– Мы пойдем по другой дороге, – сказал он. – Я доведу тебя до места, с которого видна стоянка людей Учителя, а дальше пойдешь сама.
– А обойти их никак нельзя? – понадеялась я.
– Нельзя. Не подойдешь к ним сама, попытаешься обойти – они все равно тебя остановят, и тогда будет сложнее.
Мы двинулись в путь. Вокруг раскинулись пейзажи потрясающей красоты – бесконечные заросли деревьев и кустов, яркая, сочная зелень на скалах, вершины гор, маячащие вдали, прозрачные ручьи под ногами, и все это полнилось щебетом, жужжанием, шуршанием – одним словом, жизнью. Но я бы предпочла оказаться не здесь, а в твоей книжной квартире, рядом с тобой. И еще на меня давило сознание того, какая сложная задача стоит передо мной и как много от нее зависит.
Амбросио словно бы это заметил и решил поиздеваться надо мной: он сказал, чтобы я говорила с птицами; по его словам, если поддержать переполох, то почтитроеградцы непременно это заметят и встретят меня с еще большим интересом, чем если я просто заявляюсь и скажу, что я Птицелов. Так что мне пришлось сжать кулаки и шагать, почти не глядя вокруг, и без умолку нести какую-то чушь: здравствуйте, я Птицелов, как поживаете, приятно вас видеть, и все в таком роде. Птицы очень обрадовались моему приходу. По существу, говорить нам с ними было не о чем, но они, видно, так истосковались по человеческому общению, что были довольны уже пустыми приветствиями. Или просто птицы здесь легкомысленные – кто знает.
– Ну вот. – Амбросио придержал меня за плечо и указал вперед. – За этими деревьями склон. Некрутой, спустишься. Сразу увидишь стоянку. Покажется, что туристическая, но на самом деле это именно то, что тебе нужно. Обязательно дай знать, что ты Птицелов. Твоя цель – встретиться с Учителем, но постарайся не говорить этого прямо, иначе они что-нибудь заподозрят и не пустят тебя к нему.
– А если пустят? – спросила я. – Чего мне от него добиваться?
– Чтобы он разрешил пройти на ту сторону. И молчи про ключ, что бы ни случилось, что бы он тебе ни наговорил. Поняла? Ключ не должен оказаться у него.
Я заверила, что все усвоила, попрощалась с ним и пошла в указанном направлении.
Склон за деревьями и в самом деле оказался не крутым. С него хорошо было видно скопище палаток, поставленных внизу.
Я вдохнула в грудь побольше воздуха и понеслась вниз. Где-то на середине прямо из-под ног вылетела птица, прятавшаяся в негустой траве, и на лету назвала меня самым ругательным птичьим словом на свете. Я попыталась было извиниться, оторвала взгляд от земли, споткнулась и кубарем покатилась со склона; вслед мне несся злорадный смех треклятой птицы. Но надо быть справедливой, все-таки это я едва
