Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
В центре между фонарями лежала красная бархатная подушка, застеленная белым куском ткани едва ли больше носового платка. Под этим лоскутком, словно под крошечным покрывалом, лежало нечто с коричневатой луковицей. Все это напоминало изящную кроватку, возможно кукольную, для почитаемого домашнего привидения.
Разве не говорилось о такой постельке в магическом кругу огней в какой-то старинной легенде?
Стол окутывало вечное вечернее сияние. Возможно, это и впрямь было святилище, где никто не дремал, а был навечно упокоен в странной постели: на тонком льне виднелись пурпурные и коричневатые пятна свежей и старой крови. Рядом с подушкой с жуткой ношей стоял кувшин с водой, а перед ним – крошечный, будто игрушечный, стакан.
– Сестры Кремплинг, должно быть, сошли с ума, – вздохнула Гортензия. – Они где-то здесь, в доме?
– Пошли по стопам родственницы из Звездчатки, как мы ясно видим, – сказала Тильда, не обратив внимания на вопрос.
Впрочем, на него никто не ответил, и воцарилась тревожная тишина. Никому не хотелось принимать то, чья мрачная тень веяла над красноватым сиянием.
– Здесь лежит корень мандрагоры, это мы поняли. И тебе, Гортензия, надо бы спросить, в доме ли Фиделия Кремплинг, – наконец нарушил молчание старик Пфиффер.
Его голос звучал серьезно и с искренним беспокойством.
– Нет, в доме никого нет: ни ее, ни Пирмина. И его двоюродных сестер, Изы и Камиллы, тоже. Мы только что посмотрели, Карлман и Энно как раз обнаружили открытую дверь и свет. Энно сразу понял, в чем дело, ведь он долго прожил с несчастной семьей в Звездчатке. Пирмин не мог оставить Фиделию одну, а раз корень здесь, то и Кремплинги должны быть в Баумельбурге.
Он снова сдержанно кивнул в сторону подушки и корявого создания, чье скрюченное тело и конечности отчетливо виднелись под тканью. Квендели внимательно рассматривали чудище на столе, то и дело переглядываясь. Маски больше никто не надевал.
– Это похоже на высохший труп животного, – предположила Хульда, вытирая усталое лицо уголком бархатной оленьей мантии. – Святые пустотелые трюфели, это ведь жалкий, беспомощный, отвергнутый и забытый детеныш! – С этими словами она разрыдалась. – И мандрагора такая же – ужасная и очень печальная замена Блоди, несчастного потерянного малыша Фиделии, – всхлипывала она.
Мельник и Биттерлинги бросились к ней и обняли, утешая. Расплакавшись, Хульда словно сбросила всеобщее оцепенение, и остальные чуть оттаяли и вдруг заговорили друг с другом.
– Почему, скажите на милость, они поставили этот жуткий стол именно так? Что это значит? – спросил Звентибольд. Он с содроганием вспомнил ужасный вид Фиде- лии в «Старой липе», ее исколотые пальцы и кровь на рубашке.
– Он служит для защиты мандрагоры, – тихо ответил Энно, который подавленно молчал, с тех пор как Гортензия и остальные вошли в комнату. В отличие от них, он близко познакомился со страданиями Фиделии, и сцена в этом доме задела его сильнее, чем остальных. – Подменыши получают от приемных родителей все возможное, чтобы их ребенку было хорошо в потустороннем мире.
Вряд ли он мог сказать что-то более страшное, потому что теперь все с вновь вспыхнувшим ужасом смотрели на лежавший на столе предмет и с недоумением повторяли про себя слово «подменыш».
Значит ли это, что здесь, совсем рядом, лежало нечто из Страны теней? Чьи зловещие руки касались его, чьи верткие пальцы сжимали, прежде чем бедная Фиделия исколола свои пальцы, потому что дряхлое корневище стало ей так же дорого, как собственный сын? Да и был ли то и в самом деле лишь сухой огрызок растения?
Большое полено в камине горело так странно неподвижно, словно это был раскаленный камень из самого сердца земли. В комнате было на удивление тепло, хотя никто и не подумал закрыть дверь в сад. Быть может, под окровавленной тканью билось крошечное светящееся сердце. Или холодный камешек – кто знает, что бьется в груди созданий по ту сторону туманной границы. Гортензия была не единственной, кто под влиянием слова, произнесенного Энно как заклинание, вдруг склонился над постелькой, чтобы посмотреть, не дышит ли это существо под тонким покры- валом.
Во имя святых грибниц, это действительно было так!
Налетел новый порыв ветра, и лампы на столе замерцали на сквозняке. В камине раздалось шипение, и поленья запылали, как в кузнечном горне. От этого звука все подскочили; Гортензия вздрогнула, словно на нее обрушился поток ледяной воды, а не коснулся порыв холодного ветра.
– Надо выбираться отсюда! Мы и так провели здесь слишком много времени, – сказала она то, о чем все подумали, – учитывая, что на самом деле мы направлялись в «Винный кубок», чтобы хорошенько перекусить. С меня хватит этого дома с привидениями и всем прочим!
Она решительно повернулась к двери, и Биттерлинг снова с горечью подумал, что Гортензия всегда первая выходила из оцепенения, готовая бросить вызов судьбе. Звентибольд ею восхищался.
– Да, и в самом деле, нам следует вернуться на праздник и веселиться со всеми, как мы и собирались, – сказал старик Пфиффер с серьезным выражением лица, которое плохо вязалось с его предложением. – Там мы сможем присмотреть за Кремплингами. За всеми четырьмя, заметьте, потому что теперь меня беспокоят и Иза с Камиллой.
Вышедшая за порог Гортензия снова просунула голову в комнату. Маска совы свисала с ее плеча на широкой ленте, и спутники в комнате увидели сразу две пары пронзительных глаз. Особенно пристально они были устремлены на старика Пфиффера.
– Одилий, скажите мне прямо, не откладывая, что еще нам нужно знать об этом чудесном месте?
– Посмотри за дверью, – спокойно ответил старик Пфиффер.
Гортензия изумилась такому ответу и на мгновение замешкалась. Она не ожидала, что окажется так близко к новым злоключениям. Недоверчиво переведя взгляд с Одилия на Энно, потом на Карлмана, она наконец развернулась, вышла и заглянула за дверь.
– Ох, святые трюфели!
Услышав эти слова, из дома поспешно вышли мельник с Биттерлингами, а следом за ними и плачущая Хульда. Старик Пфиффер, Карлман и Энно наконец оставили корешок на подушке в покое и осторожно закрыли за собой дверь светящейся красноватым светом опочивальни.
Гортензия стояла, держась одной рукой за каменную стену. Фонарь, который вынес старик Пфиффер, заставил ее сощуриться.
– Вместо того чтобы слепить мне глаза, посветите на бузину, чтобы все всё увидели, – взмолилась она.
Не говоря ни слова, Одилий выполнил ее просьбу, и все с тревогой посмотрели на то место, куда он направил свет.
– Ой,
