Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Однако, если все же приглядеться, она выглядела совсем не так, какой ее представляли. Гротескно длинная шея, обмотанная лохмотьями, сидела, насколько можно было рассмотреть в толчее, на медленно двигающемся неуклюжем теле, а тощие руки, торчавшие из-под мантии, были похожи на длинные голые ветви. И если отогнать страх и присмотреться, то становилось ясно: это именно ветви!
– У-у-у-у-ух! – снова завизжала она, и ее свита, расстилая туманную завесу, настойчиво замахала дымными факелами. – У-у-у-у-у-ух!
Два древесных гриба в саду Изы и Камиллы неожиданно вышли из укрытия. Прежде вместе с квенделем из Двенадцати Дубов они в ужасе отступили к самому дому. Хульда бросилась проверить, не заперта ли входная дверь, когда в ответ на новый крик совы Звентибольд и Тильда в молчаливом согласии направились обратно к забору. И Ведьма оказалась совсем рядом – всего в нескольких шагах.
– Клянусь всеми священными грибными кольцами мирных лесов! – громовым голосом закричал Биттерлинг, да так яростно, что сорвал с головы грибную шляпу. – Выходите все! – добавил он, презрительно указывая на возвышающуюся за забором фигуру. – Перед нами Ада Изенбарт собственной персоной! Да как она смеет?! К тому же в сговоре с Грифо!
Взглянув внимательнее, можно было понять, чем так возмущен Биттерлинг, – между разорванными простынями скрывались Ада и Грифо. Ведьму-сову они изображали вместе, потому что одной Аде, очевидно, было бы слишком трудно удержать длинный шест, на конце которого висела маска.
– И мы позволили им так нас напугать! – возмущенно сказала Тильда. – Но все равно обидно, что они пошли такой дорогой.
Их громкие голоса не остались незамеченными. Убежавшие было в страхе квендели остановились и недоуменно обернулись. Послышались негодующие крики.
– Ада еще в «Старой липе» заявила, что превзойдет всех нас. Что ж, так и вышло, – сухо заметила Гортензия.
В сопровождении Хульды и мельника Уилфрида она вернулась к ограде. Позади них ряженые из Двенадцати Дубов протиснулись через садовую калитку, громко обсуждая наглость квенделей из Звездчатки, всех и каждого.
– Я всякого ожидал, когда половина жителей Звездчатки оделась в снопы из Черных камышей, – качая головой, сказал Биттерлинг. – И все же, клянусь Эстигеном Трутовиком, в это я поверить не в силах.
Гортензия сняла маску. Смотрела она скорее с отвращением, чем с гневом.
– Вообще-то мы могли бы прямо сейчас вернуться в «Кубок», – предложила она. – Я бы не отказалась от горячего супа. А потом бы кружку настойки, а то и медовухи для восполнения сил. Согласны?
Тильда и Звентибольд с радостью разделили эту мысль, а мельник так энергично кивнул, что обсыпал стоящего рядом с ним оленя мукой. Больше никто не добавил ни слова. Только тогда они поняли, что кабан и два бородатых лесных гнома пропали.
– Одилий, Карлман! Где вы? – крикнула Гортензия. – Энно?
Все направились к дому, но она немного опередила остальных. Никто не отвечал на ее зов, и пропавших видно не было.
«Жаль, что у меня не такое острое зрение, как у настоящей амбарной совы», – с горечью подумала Гортензия. Странное ощущение затаившейся угрозы, которое не давало ей спокойно вздохнуть с той минуты, как они вошли в сад сестер Кремплинг, усиливалось с каждым шагом. Что-то было не так.
От главной площади донеслись возгласы. Слов было не разобрать, но, судя по звуку, кричали не от радости. Похоже, что появление Ады Изенбарт вызвало там еще большее возмущение. Однако у квенделей Холмогорья явно не хватало здравого смысла, чтобы понять: дело зашло слишком далеко.
Гортензия прошла мимо ухмыляющейся тыквенной головы на треноге из бобовых стеблей. Огненное сияние бросало отблески почти до самой входной двери под навесом на двух деревянных столбах. Резной портик так пышно зарос вьющимися розами, что дверь наполовину скрылась за их колючими ветвями. Запоздало осознав, что фонаря над входом больше нет, Гортензия пришла в ужас.
– Одилий? – снова позвала она.
Тишина была такой же бесконечной, как тьма, окутавшая двери и окна.
– Куда они делись? – произнес олень так близко к уху Гортензии, что она вздрогнула.
– На снегу остались следы. – Мельник указал на садовую дорожку. – Тыква светится, и кое-что видно. Должно быть, наша троица где-то за домом, и они забрали с собой фонарь.
Простое объяснение звучало вполне обнадеживающе и правдоподобно. Уилфрид взял дело в свои руки, и они по очереди свернули за угол, где слева, между стеной дома и поросшей мхом каменной оградой, тянулся узкий проход к соседнему дому. Даже при свете дня эта часть сада была тенистой, а в пасмурную ночь она попросту превратилась в мрачный туннель. И все же в конце этого туннеля можно было разглядеть ветви старого бузинного дерева, нависающие над открытой дверью. Та ярко светилась красным, рядом с ней слышалось приглушенное бормотание голосов.
– Елки-поганки! Может быть, вы, наконец, соизволите ответить? – спросила Гортензия с порога. – Вы, должно быть, нас слышите!
Она поспешила к боковой двери, за которой, как и подозревала, стояли те, кого она искала. Да и кого еще там можно встретить? Изу и Камиллу, которые проспали начало праздника? Однако в такую ночь все возможно, и поэтому Уилфрид, Биттерлинги и Хульда засомневались, стоит ли так торопиться. В эти мрачные времена незапертая дверь не сулила ничего хорошего – в нее могло войти зло. Когда они наконец двинулись с места, Гортензия уже скрылась в доме.
– Ради всех волчьих боровиков! – воскликнул Звентибольд. Они наконец-то нашли Одилия и двух молодых квенделей, но это отошло на второй план при виде сцены, которая предстала перед ними в доме.
Дверь из сада вела в небольшую гостиную, где стояло несколько уютных кресел и сервант с красивой посудой. В камине у противоположной стены тлело большое полено. Однако комната была наполнена таким ярким красным светом, что казалось, будто там садится солнце.
Свет, что сразу же стало очевидно, исходил не только от фонаря, который старик Пфиффер взял у входа и держал в руке. В центре комнаты стоял овальный стол: его явно передвинули сюда от правой стены, где сейчас было пусто. Он мгновенно привлек всеобщее внимание. Стол мешал проходу, но это было ничто по сравнению с тем, чем он был накрыт. На зеленой скатерти, свисавшей до самого пола, стояли по кругу восемь горящих фонарей из красного
