Хроники Птицелова - Марина Клейн
Я не обращал внимания на одежду, промокшую от дождя, и продолжал стоять, тупо созерцая бесконечность, наполненную ключами и светловолосыми девочками. Из забытья меня вывела ты.
Ты сказала, что уезжаешь.
И со мной снова случилось это. Я думал, ничто и никогда не сможет вызвать те темные всплески эмоций, которые несколько раз кружили мне голову и заставляли действовать почти помимо своей воли. Но когда ты сказала, что уезжаешь, во мне разверзлась бездна, полная черного пламени.
Я забыл обо всем: о Лилии, Асфоделе, чтении. Остался только я, и все, что мне было нужно – ты. Перед этим чувством все обращалось в ничто.
Я едва пришел в себя, когда уловил в твоем лице мимолетный испуг и боль, которые вдруг сменились счастливой улыбкой. Только тогда, поняв, что делаю, я отпустил тебя.
Все во мне разом утихло, оставив чувство опустошенности. Ты не была ею. Ты была другой, много сильнее меня самого, и тебе под силу укротить не только птиц, но и черноту, способную убить. И с помощью чего? Счастливой улыбки. Чему ты так обрадовалась? Что я причинил тебе боль? Или тому, что люблю тебя настолько, что способен потерять разум?
– Ты мне тоже нужен, – сказала ты. – Сейчас я должна уехать, но я обязательно вернусь, и у нас все будет хорошо.
Я был благодарен за этот ответ, но сомневался в его правдивости, особенно в том, что у нас все будет хорошо. Снова попав в черный водоворот, я как никогда четко осознал, что я – убийца, убил один раз и, наверное, могу убить снова. Что бы ты сказала, если бы узнала об этом?
Ты словно прочитала мои мысли и напомнила, что мы должны поделиться секретами. И я рассказал. Одной холодной фразой. Ты дрогнула – не от страха, а от сочувствия. Кажется, ты даже хотела коснуться меня, но удержалась.
– У меня была дочь, – сказала ты. – Ее звали Лилия. Я убила ее. Буквально. – Ты помедлила и добавила: – Я не хотела, но так получилось.
Не знаю, почему, но я не удивился и не ужаснулся. Только почувствовал боль внутри – боль за тебя. Хотя наши секреты прозвучали практически одинаково, между ними была огромная разница, и я подумал, что тебе, должно быть, пришлось многим тяжелее, чем мне. Мне захотелось обнять тебя, но я подавил этот порыв.
А потом ты ушла. Я долго смотрел тебе вслед, надеясь и не веря, что ты действительно вернешься.
Жизнь вдали от тебя потекла устрашающе серым потоком. Я продолжал переводить и читать, но меня окружало плотное мрачное облако. Это заметили не только Асфодель и Старый Чтец, но, по-моему, даже мои слушатели, в обликах которых появилась причудливая смесь настороженности, интереса и сочувствия. Асфодель, конечно, сказал, что все к лучшему, для нас обоих. После этих его слов я попробовал на прочность свою ограду. Хлипкая, но она все еще существовала, и я подумал, что, может быть, действительно сумею прийти в себя и забыть о тебе.
Время шло, и постепенно я если не почувствовал себя лучше, то хотя бы немного забылся в повседневных делах. Впрочем, по вечерам я неизбежно думал о тебе. Смотрел в темное небо за окном и пытался представить, где ты. Я ведь даже не спросил, куда и зачем ты едешь.
В одну из таких долгих минут за окном вдруг запела птица. Свиристель. Тот самый звук, который разносился по заснеженной поляне, где я впервые увидел, как ты разговариваешь с птицей. Губы невольно тронула улыбка – подумалось, что он передал привет от тебя.
Не успел я расстаться с этой мыслью, как птица вспорхнула на карниз и посмотрела на меня сквозь стекло. Красновато-пепельный хохолок придавал ей недобрый вид, да и черные глаза глядели, как мне показалось, недружелюбно. Птица раскрыла клюв и разразилась новой трелью.
Я потянулся к окну и приоткрыл его. Свиристель не улетел. Его «сви-ри-ри» прокатилось по кухне оглушительной, режущей ухо песней.
– Я тебя не понимаю, – сказал я. – Лучше бы тебе найти Птицелова.
Вместе с новым всплеском пронзительного звука позвонили в дверь. Оставив окно открытым, я вышел в коридор и распахнул дверь. Я ждал Асфоделя, но вместо него на пороге оказался человек в нелепой шапке и с торчащим хохолком на затылке. Сходство со свиристелем было разительное, и я невольно подумал, а не превратилась ли птица в человека, чтобы поговорить со мной по-человечески, раз уж я не понимал по-птичьи.
– Старший следователь Каимов. – Он показал мне корочку.
– А, – сказал я. – Вы из-за девочки?..
– Нет, Маркус, я из-за вас. Позвольте пройти.
Я посторонился. Старший следователь Каимов уверенно перешагнул порог и целенаправленно двинулся в кухню. Я пошел за ним. Свиристель так и сидел на карнизе, разрушая мою версию о превращении. И я вдруг все понял.
– Разрешите приготовить кофе? – спросил старший следователь Каимов.
– Готовьте, – ответил я.
Пока он с заметной легкостью варил кофе, я внимательно наблюдал за ним. Свиристель перепрыгнул с карниза на подоконник и принялся чистить перышки.
Спустя пять минут старший следователь Каимов поставил перед ним пробку с водой, куда свиристель тут же окунул свой клюв, передо мной – кружку шоколада, а перед собой – черный кофе.
– Я вас знаю, – сказал я, сделав глоток шоколада. Напиток получился подозрительно идеальным.
– Неужели?
– Я вас видел, – поправился я. – Вы шли по улице. С ваших крыльев опадали перья.
– Довольно неловко. – Старший следователь Каимов вздохнул и приложился к кружке.
Об истинности разных видений
Чтец. Я видел.
Камио. Это было давно, и то, что вы видели это недавно, не значит ровным счетом ничего. Человеческие глаза часто видят то, чего видеть не следует и чего давно уже нет.
Чтец (выходит из кухни, возвращается и кладет на стол большое белое перо). Но то, что сейчас этого уже нет, не значит, что этого никогда не было.
Камио (берет перо двумя пальцами и с любопытством рассматривает его). Конечно. Вам говорят, что вы видите свет звезд, которых давно уже нет, потому что свет достигает вас спустя миллионы лет. Это в какой-то мере верно.
Чтец. Но я не могу найти на земле осколок звезды, которая все еще горит в небе.
