Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Этого не должно быть! – накинулся он на меня. – Ты не имел права!
– Ничего страшного не случилось, – ответил я, понимая, впрочем, что это было слабым оправданием.
– С меня хватит. Ты должен прекратить это. Немедленно. Это мое последнее слово!
Бросив это, он повернулся и ушел. Я кричал ему вслед, но бесполезно.
По пути в город я думал о том, что сказал Асфодель. Однажды я подвел его и не имел права подвести еще раз. Я не мог поручиться за то, что в любой ситуации сохраню разум. Что снова не натворю чего-нибудь ужасного. Что не поставлю под удар все, включая наши с Асфоделем многолетние труды.
Но что важнее, только от меня зависело и твое благополучие. Ты готова была схватить меня за руку и не отпускать, и я решал, отдернуть ли ее. И я понял, что должен отдернуть – в том числе ради тебя. Чтобы твои стены укрепились, шрамы зажили и ничто не грозило тебе опасностью снова испытать невыносимую боль.
Поэтому я сказал, что мы должны все закончить. Говорил, а сам чувствовал, как бунтует все внутри. Это чудовищное напряжение так меня разозлило, что я почти захотел, чтобы ты безропотно приняла мое решение, мы расстались и моя жизнь снова состояла только из книг и кладбища, на котором я буду один читать великие произведения мертвенной пустоте.
К моему удивлению, ты действительно восприняла все спокойно. Ты расстроилась, я видел это, но все поняла – как и то, что бесполезно спорить с тем, что выше нас самих. Ты спросила лишь, будем ли мы видеться.
Я попытался ободрить тебя улыбкой – насквозь фальшивой, потому что больше всего в этот момент мне хотелось кричать. Я уже причинил тебе боль и теперь счел необходимым дать тебе хоть толику облегчения – а себе причинить боль еще большую.
Я пообещал рассказать свой секрет. Был уверен: после того как ты узнаешь о нем, тебе не покажется такой уж трагедией, что меня больше не будет рядом. Вряд ли кто-то в мире, думал я, мог стерпеть человека с таким прошлым. Но ты в долгу не осталась и пообещала рассказать свою тайну. Я скорее почувствовал твое смятение, чем увидел его, и, хотя был уверен, что твой секрет не может быть страшнее моего, понял: ты тоже скрываешь нечто зловещее.
На следующий день я подарил тебе птичий череп. Я долго чистил его и приводил в порядок. Мне казалось, что лучшего подарка придумать нельзя, и он и в самом деле очень тебе понравился. Теперь ты была истинной Марией, при черепе, как и положено, и глядя на тебя, я не мог не улыбаться, но прятал улыбку, чтобы ты не расценила ее как надежду на продолжение наших отношений.
Ты снова спросила, будем ли мы видеться. Я сказал, что иногда, но на самом деле был уверен в обратном. Пусть Асфодель довольствуется тем, что мы не будем вместе, но ничто не помешает мне проходить мимо твоего дома, исподволь смотреть на тебя, питаться одним твоим видом. По крайней мере, первое время; я не мог так сразу, окончательно и бесповоротно выбросить тебя из своей жизни.
Тогда нас разогнал дождь, не дав открыться друг другу. Ты убежала. Я тоже собрался уходить, но задержался, чувствуя удовлетворение от того, что по лицу хлещут ледяные струи. Хотелось, чтобы они били как можно сильнее, заглушая режущую боль внутри.
– Привет, – неожиданно произнес рядом детский голос.
Я опустил взгляд. Рядом со мной стояла девочка – та самая, которую я видел у твоего дома. Вблизи она меньше походила на могильный портрет, но все-таки походила, и еще кого-то напоминала. Возможно, все-таки Лилию, не с портрета, а из жизни, но, попытавшись удостовериться в этом, я осознал, что не помню точно, как она выглядела.
– Привет, – ответил я.
Девочка что-то сказала, но за шумом дождя я не расслышал.
– Что? – переспросил я и наклонился к ней.
Она приоткрыла рот, но вдруг испуганно вздрогнула, обернулась, вскрикнула и, оттолкнув меня, бросилась бежать. Я от неожиданности отступил и посмотрел не ей вслед, а вперед, чтобы увидеть, что ее так испугало. И оторопел – прямо на меня шел Богдан. За дымкой дождя он казался не человеком, а скорее видением. Он шагал быстро, но стена непогоды словно делала воздух вокруг него вязким, и каждый шаг растягивался на много секунд. Или так казалось?
Наваждение оборвал визг тормозов и глухой удар. Я обернулся и снова замер – от ужаса.
Девочка, еще минуту назад стоявшая рядом со мной, недвижно лежала на окровавленном асфальте, как сломанная кукла. Рядом обреченно мигала иномарка, врезавшаяся в фонарный столб – водитель пытался увернуться от столкновения и влетел в него.
К месту происшествия стали стягиваться люди. Я блуждал по ним глазами, то и дело невольно возвращаясь к маленькому тельцу, лежащему на асфальте, и думал о том, что Богдан исчез. Почему девочка так испугалась его, что бросилась бежать через проезжую часть? Почему он ушел? Испугался расправы?
Пока я стоял, погруженный в эти мысли, подъехали «Скорая» и полиция. Девочку положили на носилки и внесли в машину «Скорой». Она тут же сорвалась с места. Один из полицейских подошел ко мне.
– Видели что-нибудь? – спросил он.
– Насмерть? – выдал я вместо ответа.
– Пока живая. Знаете ее?
– Нет. Она подошла ко мне, сказала что-то, потом испугалась и бросилась бежать.
– Чего испугалась?
Я подробно описал внешность Богдана. Был он виноват в этом случае или нет, полиции все равно нелишне с ним потолковать. Ведь он как минимум был причастен к контрабанде оружия.
Зафиксировав приметы Богдана и мои данные, полицейский спросил:
– А что вам сказала девочка?
– Я не расслышал.
– Ну хоть примерно. Не просто же так она к вам подошла.
– Вроде сказала что-то про ключ, но я не уверен.
– О, – сказал полицейский. – Понятно.
– Правда? – удивился я.
– Да. Я, кажется, знаю, кто она. Странный ребенок, не раз была замечена в краже ключей и приставании к людям, опять же из-за ключей. Я сам ее не видел, но слышал рассказы товарищей. Они довольно часто наведываются к ее бабушке, но той как будто дела нет. Так что не волнуйтесь, – ободрил он, видимо, прочувствовав охвативший меня тошнотворный мрак. – Вы тут уж точно не виноваты, рано или поздно все равно бедой бы закончилось. Всего хорошего.
Он ушел, а я остался стоять, слабо осознавая, кто я и где я. Воспоминания, от детства до трагической развязки,
