Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
В этот ранний вечер не хватало только безоблачного неба со звездами, блеск которых на бархатистой синеве предвещал бы ясную ночь и осеннее солнце на следующий день. Но путники все же были вполне довольны: самый густой туман остался на Заливных лугах. Пусть было пасмурно, но хотя бы не шел снег.
Помимо «Винного кубка», на знаменитую большую площадь выходили еще шесть трактиров. В самом же ее центре возвышались семь старых дубов, нашедшие свое отражение на гербе старинного городка, расположенного в излучине великой реки: на нем сияли семь дубовых листьев вокруг золотого желудя. С незапамятных времен Баумельбург был центром общественных собраний и праздников в Холмогорье. Это селение любили даже больше, чем Воронью деревню с ее древними руинами и внушающей благоговение липой, посаженной великим народом, который затерялся в глубинах веков. Баумельбург полностью принадлежал квенделям, он был основан легендарным Рюриком Эйхартом по прозвищу Ежовик восемьсот лет назад, что соответствовало возрасту дубов, могучих деревьев-великанов, чьи густые кроны давно сплелись в один громадный венок, возвышающийся на много локтей над землей.
Из глубины заведения донесся звук гонга. Карлман обернулся и увидел на пороге внушительную фигуру хозяйки трактира – Резеда Биркенпорлинг была облачена в блестящий вороново-черный праздничный костюм, вполне достойный почтенной вдовы. Рядом с ней стоял бургомистр Лоренц Парасоль в великолепном переливающемся красном бархатном жилете, который делал его похожим одновременно на мухомор и луговой цветок.
– Ну вылитая пушистая малиновка, – усмехнулся Звентибольд.
Вскоре путники из Зеленого Лога прошли внутрь, поскольку Гортензии удалось разместить друзей в главном трактире, где поселились и Гизил Моттифорд с друзьями, и Хелмлинги. Ожидался настоящий пир в большом зале под дубовым сводом. После все разойдутся по комнатам и немного отдохнут, а за час до полуночи снова соберутся на площади, где Лоренц Парасоль и другие члены комитета торжественно возвестят о начале Праздника Масок в Баумельбурге в кругу семи дубов.
Гризельду сразу отвели в семейные покои в сопровождении неумолимой Армилларии, и Карлману удалось заметить лишь блеск серебряных локонов.
Глава одиннадцатая
Маскарад в Баумельбурге
Что с горы там нисходит в полночь, так поздно,
С факелами, столь ярко сверкающими?
Быть может, идут на танец, или праздник?
Песни звенят так радостно.
О нет!
Так скажите, что все это могло бы значить? [11]
Эдуард Мерике. Духи на озере Муммельзее
В полночь послышались три приглушенных удара барабанов, потом тонкая трель и, наконец, одиночный крик, сначала низкий, глуховатый, а потом, на излете, – звонкий. Издалека раздался ответ: снова барабанный бой, пронзительный свист и затем первобытный зов. Издавна в Холмогорье соблюдали такой обычай и называли его зовом жаворонка; небольшой лес под Баумельбургом получил свое имя в его честь. Так квендели призывали весну и просили о ее благополучном возвращении после долгих зимних месяцев, которые им предстояло пережить. Так начался Праздник Масок в Баумельбурге.
В Жаворонковой роще появились бесчисленные огоньки, ползущие по старой дороге с юга. Факельная процессия приблизилась, и наконец зазвучала музыка. Заиграли веселую бодрящую мелодию, и ноги зевак-квенделей, выстроившихся вдоль тропинки через всю деревню к площади, уже не могли стоять на месте. Из леса двигался Марш колокольчиков. Во главе шел дух деревьев – ясень или дуб. Это был егерь Трутц Визельман в загадочном одеянии из веток, коры и плюща. На голове у него возвышалась корона из сухих прутьев с разноцветными осенними листьями, а в руке он держал пастуший посох, с которого свисали ленты и вьюнки. С этой полуночи до следующей лесной дух был повелителем всех мирных лесов Холмогорья.
На главной площади в центре круга дубов горел в большом медном котле огонь; дым разносил ароматы смолы и леса. За огнем присматривали двое квенделей в алых плащах и простых масках из тонкого металла, в которых отражалось пламя. Рядом с ними стояли барабанщики, волынщики и певцы, отвечавшие за триаду, и члены совета устроителей. Лоренц Парасоль только что произнес вступительную речь, не поскупившись на пышные слова о «празднике в трудные времена», ради которого все Холмогорье, объединив усилия, сделало нечто необычное. Никаких разговоров об угрожающих тенях, зловещем тумане и охотящихся волках в небе. Все были очень рады приветствовать ряженых в масках и участвовать в проверенных временем обычаях, знаменующих переход от осени к зиме. Глава Баумельбурга и не подозревал, что в эту ночь переход случится не только от одного времени года к другому.
Поскольку Парасоль был исключительно тщеславным, то и маску выбрал исключительно красивую. У квенделей «красивое» значило нечто прелестное, на что приятно смотреть, как на цветок, грациозное животное или чудесное мифическое существо. При взгляде на Лоренца вспоминалась весна, ведь он был одет в великолепный плащ своего клана, расшитый от воротника до подола вьюнками. Его лицо было скрыто за нежно улыбающейся позолоченной маской, которая по верхнему краю сливалась с листвой и искусно вырезанными цветками с мерцающим в них речным жемчугом.
Рядом с этим цветущим кустом хозяйка главного трактира казалась сиянием ясной зимней ночи. Резеда осталась верна черному воронову цвету, но на ее мерцающее одеяние была наброшена морозно-серая, отливающая голубоватым вуаль, в которой сверкали крошечные кристаллы и осколки стекла. Облик завершала драгоценная маска из плотно сплетенных серебряных нитей, с выточенными будто изо льда чертами, казавшимися надменными и чуждыми. Винтер-Хелмлинги еще не появились, и пока Резеда оставалась самой необычной фигурой на площади.
У большинства квенделей маски и костюмы были куда проще и изображали что-то знакомое из привычного окружения. Ряженые черпали идеи из лесов и полей, земли, воздуха, воды, деревьев и камней, а еще вдохновлялись живущими там созданиями, пытаясь постичь и выразить их сокровенную тайну. В этот знаменательный день квендели искренне отдавали дань уважения любимой родине, ее прекрасным пейзажам и доброй природе со всем, что появлялось, уходило и возрождалось в бесконечных превращениях.
Лишь Моттифорды, Винтер-Хелмлинги, Самтфус-Кремплинги, а еще своенравные Пфифферы, Шаттенбарты и насмешливые Квенделинцы – те немногие из старинных родов, кто чувствовал в прошлом призвание к великим свершениям, когда-то поднявшись над толпой беззаботных деревенских жителей, не просто порой задирали носы, но и надевали более грозные маски, которые передавались из
