Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
– Это Камилл, пасечник, мы собирались остановиться у него или у его родственников, – сказал Биттерлинг, сидевший напротив Карлмана и проследивший за его взглядом. – Любопытно, какую историю он расскажет старику Пфифферу о том, почему они встретили нас плясками у костра в жутких масках, вместо того чтобы предложить выпить по кружечке пунша у камина. Хорошо хоть, Энно объявился. Ходят слухи, что ночью он забрел в деревню у моста, а в замок пришел только утром. Теленок же бесследно исчез, как те коровы фермера Эллерлинга в Зеленом Логе, да и наш Бульрих, уж если говорить начистоту. Клянусь мокрыми сморчками, меня вполне устраивает сытный завтрак в замке после восхода солнца, в дороге нам такого не видать, – заключил он, откусывая от огромного ломтя хлеба с ветчиной. Похоже, переживания о кузене Звентибольд решил пока отложить.
Между тем Гортензия то и дело поглядывала на дверь, за которой находилась лестница во внутренний двор. Она понимала, что, несмотря на уверенность Горма, можно не надеяться, что Бульрих переступит этот порог. И пусть они договорились ехать в Баумельбург без него, беспокойство за картографа никуда не делось. Только старик Пфиффер, казалось, верил, что Бульрих со всем справится сам.
Несмотря на разложенные на столах яства, Гортензия не набросилась на еду сразу. Она села за стол вместе с остальными только после того, как переговорила с Пасечником – так называли Камилла в деревне у Жабьего Моста и в окрестностях. Поначалу он отнекивался и сокрушенно повторял, что сожалеет об ужасном приеме, оказанном путникам вчера. В темноте и тумане они действительно не могли никого узнать и не хотели рисковать. Со времени совета в «Старой липе» в окрестностях деревни стало твориться много непонятного, и в сумерках по берегам реки Зайчатки, а особенно на тропинке вдоль живой изгороди, раздавался шум и вой, хотя никого не было видно. Многие жители деревни у Жабьего Моста с облегчением отправились бы наконец в Баумельбург: пусть родные места им пришлось бы покинуть с тревогой, но в то же время их ждала радостная возможность встретиться с веселыми квенделями на самом большом празднике Холмогорья, прогнать мрачные тени маскарадными шествиями и отпраздновать этот день беззаботно, с легким сердцем.
Так бывало каждый год, и пусть это произойдет снова, а потом, да помогут квенделям святые пустотелые трюфели, все будет хорошо – в это они верили всей душой, объяснил Камилл. Вместе с братьями и их семьями он собирался присоединиться к кавалькаде Хелмлингов, как только те во всем своем великолепии перейдут мост и направятся на север через деревню. Дорога в Баумельбург протянулась по левому берегу Зайчатки, мимо Крапповой пущи, где узкая речная долина выходила на Заливные луга. На тех просторах сердце начинало биться быстрее, ведь злу там было спрятаться негде. В завершение своей речи гость сообщил, что Бульрих наверняка благополучно вернется домой, в Зеленый Лог, куда, должно быть, и направился.
Ворота замка были распахнуты, с разводного моста надо рвом открывался вид на покрытые снегом луга и пастбища. Можно было подумать, что наступает зимнее солнцестояние, а не конец осени. Оставшиеся в замке квендели вышли проводить кавалькаду и, размахивая платочками и еловыми веточками, громко выкрикивали пожелания доброй дороги вслед движущейся процессии, время от времени поглядывая на небо. Белые трюфели и туманные шапки! Как бы то ни было, преждевременные холода – странное предзнаменование для маскарада, вряд ли обнадеживающее, если вспомнить счастливые праздники предыдущих лет при самой хорошей погоде. В прежние годы повозки Хелмлингов освещались солнечными лучами, когда деревья в лесу за замком, окрасившиеся красным, золотым и медным цветами, сияли, будто закутанные в драгоценные покровы. На этот же раз путники ехали среди бело-серых и черновато-коричневых пейзажей: деревья и кусты рано сбросили листву, и пестрые повозки непривычно выделялись на фоне пустых полей. Лишь голые ветви кизила, алевшие вдоль дороги, приветствовали путников теплотой красок.
Карлман смотрел на них и думал о том, как несколько часов назад драгоценная вуаль Гризельды висела на этих самых ветвях, прежде чем упала ему в руки – нежная, но прочная паутина, в которой позже он запутался еще сильнее. В то утро он видел Гризельду лишь издали, она восседала на самой красивой повозке рядом с отцом в окружении нескольких слуг. Еще не облаченная в корону и мантию, но уже недосягаемая для него. Братья сопровождали ее слева и справа верхом на пони, которые были размером с небольшую людскую лошадь, украшенные драгоценными седлами с вышитыми серебряными волнами – гербом старинного клана.
Сыновья владельца Фишбурга были не единственными всадниками, окружившими пять повозок, на которых Винтер-Хелмлинги каждый год отправлялись на Праздник Масок, стремясь показать как можно больше своих прекрасных пони. Несколько лет назад они даже осмелились предстать благородной охотничьей кавалькадой, воплотив в жизнь образы с фрески над камином, висевшей в большом зале «Старой липы». Получилось тщеславно и неоригинально, по мнению жителей Вороньей деревни, и никто в Холмогорье такой картины не одобрил. Пусть занимаются своим замком, решили те, кто обитал к западу от Колокольчикового леса, и тогда Хелмлинги придумали новые, ставшие легендарными обличья: они прошли таинственными призрачными фигурами в мерцающих плащах и масках, изображавших квенделей и животных. Зрелище получилось ошеломляющее: при виде сереброволосой Зимней королевы во главе процессии зрителям чудилось, будто из глубин земли на поверхность вышел народ хульдов.
Квенделей из Зеленого Лога хозяева замка разместили в центре процессии, как только старик Пфиффер объяснил Хелмлингам, что Бульриха дожидаться не стоит. Он извинился за то, что добрый Шаттенбарт уехал на одном из их пони: тот хотел взять Фридо Звентибольда, но планы изменились. И все же Одилий был уверен, что пони Хелмлингов вернется в замок при первой же возможности и в самом лучшем состоянии.
– Ну-ну, – только и ответил Левин, знаком призывая сыновей сдержать гнев. – Пропажа пони, пусть на короткое время, нас не радует, особенно если это умный и быстрый Нибелунг, которого мы очень любим. Но я прекрасно понимаю, что Бульрих Шаттенбарт не какой-нибудь похититель и дело в другом.
