Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
– Оглуши нас черная труба смерти, то есть он хочет вернуться в Сумрачный лес? – с ужасом спросила Хульда. – Недавно в сторожке он задавал пастуху Варину очень странные вопросы. А потом притих и о чем-то думал всю дорогу.
– Какой смысл рассуждать об этом сейчас? – сердито набросилась на подругу Гортензия. – Ведь с чего все началось? С того, что Бульрих Шаттенбарт решил прогуляться по Сумрачному лесу.
Хульда расплакалась.
– А может, он собирается исправить то, что нарушило привычный порядок вещей в его собственном доме и во всем Холмогорье, – раздался спокойный голос мельника, который мирно попыхивал трубкой. – Это вполне в характере Бульриха, потому что он любит доводить дела до конца.
– Только на этот раз дело не под силу не только ему, но и всем квенделям Холмогорья, – отрезала Гортензия. – Надо срочно организовать поиски, быть может, он еще не успел уйти далеко.
И, полная решимости, она направилась к двери.
– При всем уважении к дорогому Бульриху Шаттенбарту, не хотелось бы отвечать добрым хозяевам Винтер-Хелмлингам черной неблагодарностью, заставляя их в день отъезда тратить время на поиски сгинувшего гостя, – заметил Уилфрид, ободряюще кивнув Хульде. – В конце концов, Бульрих сам решил нас покинуть, и он уже не зеленый юнец.
– Зато он трухлявый пень, и в голове у него паутина! Мы сами отправимся на поиски, не теряя времени, – попыталась убедить остальных Гортензия.
– У меня такое ощущение, что мы уже достаточно задержались в пути из-за упрямого кузена Звентибольда, – высказалась Тильда. Эти слова явно дались ей не без труда. – Разве мы едем на Праздник Масок не ради Карлмана, кроме всего прочего? Его дядя мог бы и вспомнить об этом, когда сбежал среди ночи!
– Не вижу смысла давать право голоса тем, кто только недавно вылез из-за печки, дорогая Тильда, – резко ответила Гортензия.
– Клянусь всеми грибами мирного леса, с меня хватит!
Все вздрогнули. Голос Пфиффера прозвучал на редкость властно, и тень старика, стоящего перед пылающим камином, взметнулась вверх.
– Мы едем в Баумельбург, а Бульрих идет своей дорогой. И он вовсе не потерял рассудок.
– Вот ведь одинокий гриб! – Тильда не признавала поражения. – Не стоило доверять ему мальчика, ведь теперь он бросил его и скрылся, как вор в ночи. Ушел вот так, не сказав ни слова. Какой позор!
Карлман вскочил из глубины кресла.
– Я сам решил, что хочу остаться с дядей, и не жалею об этом! – вызывающе крикнул он.
Если задуматься, именно Карлман прошлой ночью уснул и оставил Бульриха наедине с тяжелыми переживаниями. Однако признаваться остальным молодой квендель не хотел, чтобы не упоминать о том, что или, скорее, кто его отвлек. О ночных приключениях он поведал лишь старику Пфифферу, наедине рассказав обо всем, что пережил – или думал, что пережил, – за последние несколько часов. Карлмана терзали сомнения: не приснилось ли ему все, что случилось ночью?
– Вряд ли, – ответил ему тогда старик Пфиффер, задумчиво выслушав. – Я сам видел тебя у двери Гризельды. Она объяснила, что Бульрих ушел, а ты заблудился, и она указала тебе верный путь.
С тех пор Карлман не мог выбросить эту фразу из головы: «Указала верный путь».
В словах Гризельды Хелмлинг скрывался двойной смысл, и молодой квендель не стал рассказывать старику Пфифферу, куда он ходил с девушкой. Ему казалось неправильным посвящать кого-либо, даже такого мудрого квенделя, как Одилий, в великую и чудесную тайну, которой наследница древнего рода прежде ни с кем не делилась.
Вместо объяснений Карлман показал на ладони пуговицу Бульриха – и все сразу же ее узнали: золотистый кругляшок на лоскутке бархата переливался медовым светом в отблесках огня.
– Ему не нужно было ничего объяснять, ведь он оставил нам это – вполне ясный знак. Полагаю, так Бульрих хотел сообщить, что не стоит о нем беспокоиться и что у него не было другого выбора, – пояснил Карлман, сам не зная, откуда у него такая уверенность. Но внезапно ему показалось, что он докопался до сути.
– Ясный знак чего именно? – Воцарившуюся перед камином тишину нарушил добродушный голос младшего сына Хелмлингов. – Это верный признак того, что наш отъезд близок, – воскликнул он, входя в комнату. – Старик Шаттенбарт был совершенно прав, и я надеюсь, что именно поэтому он так торопился!
Горм пришел проводить гостей вниз, но первым делом сообщил, что Бульрих появился в конюшне добрых два часа назад, чтобы оседлать пони Звентибольда.
– Мы с братьями запрягали повозки. Отец обещал вам новых, отдохнувших пони, а своих вы могли бы забрать у нас на обратном пути из Баумельбурга. Но господин Бульрих попросил дать ему Фридо, пони кузена. Мол, тот не будет возражать, если его четвероногого друга позаимствует старший родственник.
– И как этот старый мухомор до такого додумался? – начал было Звентибольд, который был очень привязан к своему пони, однако договорить не успел, потому что Гортензия нетерпеливым жестом заставила его замолчать.
– Во имя святых трюфелей, дай ему закончить!
– Потом, сейчас нам нужно спешить, – улыбнулся Горм. – Идемте, внизу все готово к завтраку, а во дворе – к отъезду. Я уверен, что господин Бульрих скоро вернется, потому что мы дали ему Нибелунга, умного и проворного пони, хотя мне показалось, что перед нами не очень опытный наездник.
Гортензия вздохнула. Похоже, снова вмешалась злая судьба, как ей казалось после отъезда. Смирившись, она вместе со всеми спустилась по лестнице вслед за Гормом.
В большом зале их ждали все домочадцы Винтер-Хелмлингов: и те, кто ехал на Праздник Масок, и те, кто вышел их проводить. Весело потрескивал огонь, перед которым стояли длинные столы со всем необходимым для отличного сытного завтрака. Поскольку дело происходило в Фишбурге, здесь была копченая форель, а также ветчина, яичница с беконом, множество видов сыра и горячее желе с сухофруктами. По залу разносился соблазнительный аромат свежеиспеченного хлеба и блинчиков на горячем каштановом масле, которых Карлман, несмотря на все ночные заботы и приключения, съел восемь штук.
Некоторое время он только и делал, что ел, наслаждаясь завтраком, отгоняя тени прошедших часов. Чуть позже робко огляделся в поисках Гризельды, но нигде ее не увидел. Зато, к огромному удивлению, обнаружил Энно, который сидел на скамье у огня, бедный и несчастный, и медленно черпал кашу из маленькой миски.
