Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Сначала Карлман испугался, но потом поднял свечу, освещая путь, на который указывала девушка. Там он увидел знакомую по Волчьей ночи картину: коридоры устилал ковер из сосновых иголок – настолько плотный, что можно было подумать, что деревья растут где-то в глубине пещер.
– А как вы, Хелмлинги, считаете, откуда взялись эти сосновые иглы? – поинтересовался он. – Ведь наверняка их кто-то принес и разбросал. Все как в лабиринте, где нам сначала показалось жутковато, а потом мы даже рады были встретить в темных коридорах хоть что-то знакомое, с поверхности.
– Мы, квендели, позабыли, что не одни обитаем в Холмогорье. Я полагаю, что здесь ходит народ хульдов – безымянные, молчаливые жители подземелья, – серьезно ответила Гризельда, и Карлман недоверчиво глянул на нее сбоку, гадая, не шутит ли она.
– Клянусь волчьим боровиком, это значит, что в старинных легендах очень много правды, – ответил он. – Я смирился с чудищем в беседке, волками в небе и призрачными странниками на горизонте бесплодной пустоши, но те, кто засыпает подземные дорожки лесными иглами, никогда не выходили на поверхность, вероятно, их и не сущест- вует.
– Откуда ты знаешь? В последнее время случилось столько всего, что раньше казалось невозможным. К сожалению, многие об этом не знают, – сказала Гризельда. – Сосновые иглы находят в лесу, значит, кто-то принес их оттуда. А ты уверен, что знаешь обо всем, что происходит в лесах Холмогорья, Карлман Шаттенбарт? Вдали от деревень и небольших ферм? В один лес мы, квендели, обычно и вовсе не заходим.
– В темноте бродит зло. – Ответ Карлмана прозвучал упрямо, с искренней убежденностью.
Гризельда тихо рассмеялась.
– И откуда ты это знаешь? – спросила она. – Клянусь всеми квенделями, как можно говорить о неизведанном с такой уверенностью? Неужели ты думаешь, что Бульрих вернулся из Сумрачного леса по волшебству, по счастливой случайности оказавшись прямо под деревенской липой родной деревни, Зеленого Лога? Твоему дяде этого объяснения недостаточно, и уж тем более им не удовлетворится старый Пфиффер. Наверное, с тобой они своими мыслями не поделились. Так давай прогуляемся во тьме.
Она сделала несколько шагов вперед. Карлман услышал, как мягко шуршат и потрескивают под ее ногами сухие иглы, и с неохотой пошел следом. Разные ходили легенды о безмолвном народе, и хорошего в них было маловато. Однако Гризельда не боялась подземных жителей, раз решилась спуститься сюда одна. «Такие прогулки требуют немалого мужества», – ошеломленно подумал Карлман.
Отблески свечей плясали на ее длинных серебристых локонах, на стенах туннеля иногда вырисовывались тени кошек. Все шли вперед, крадучись, не произнося ни звука, стараясь ступать бесшумно – лишь тихое шуршание напоминало об их вторжении во тьму. И подобно тому, как морозный ветер может в серое зимнее утро принести первые запахи весны, Карлмана вдруг посетила светлая мысль: если сама Зимняя королева клана Хелмлингов посвящает его в сокровенную тайну, значит, в этом есть особый смысл.
Она остановилась, и молодой квендель с изумлением огляделся: они оказались в овальной пещере, ветвящейся туннелями, как звезда лучами. Карлман не мог оторвать глаз от стен. Гризельда, хоть и бывала здесь раньше, тоже удивлялась чудесному виду, словно впервые.
На грубых каменных стенах в отблесках пламени сияли искусно переплетенные линии, будто в пещере разросся невиданный плющ, купающийся в лунном свете, или в подземелье просочилось бледное сияние небесной звезды. Серебристые линии сияли повсюду и без помощи зыбкого пламени, которое не могло осветить все уголки. Изысканные спирали с листьями скручивались в изящные медальоны, свисавшие с ветвей, словно драгоценные перламутровые плоды. Орнаменты чем-то напоминали украшения на фресках, которые Карлман заметил у входа в подвалы. Казалось, некто в подземельях замка неуклюже попытался воссоздать скрытое в темных глубинах веков искусство, полагаясь на свое скромное дарование.
– Священные грибные кольца мирных лесов, – заикаясь, пробормотал Карлман.
– Никто в замке не знает об этой пещере, – прошептала Гризельда, которая с восторгом заметила его нескрываемое удивление. – Даже мои родные никогда здесь не бывали. Никто, кроме меня, не осмеливался заходить так далеко. Я хотела показать это место тебе, ведь ты прошел похожими, скрытыми и опасными, путями. Сохрани это в сердце и памяти и не забывай: когда настает тьма, свет порой можно найти в самых неожиданных местах.
– Клянусь святыми пустотелыми трюфелями, благодарю тебя, – ответил Карлман, не сводя глаз со стен. Он не мог налюбоваться мерцающей резьбой.
– Вот видишь, свет нам больше не понадобится.
Голос Гризельды раздался совсем близко, но слова застали его врасплох, как и легкое движение, с которым она наклонилась к руке спутника. Длинный локон коснулся его кожи, и девушка задула свечу, которую он держал.
Карлман едва не закричал от страха, но глаза постепенно привыкли к темноте, которую нельзя было назвать непроглядной, потому что на стенах снова проступили серебристые завитки. Или они никогда не исчезали? Должно быть, узоры светились сами по себе, если, конечно, глаза Карлмана вдруг не превратились в кошачьи, чтобы их видеть.
Обострилось, как по волшебству, не только зрение, но и слух, который стал как у лесной рыси. До молодого квенделя вдруг донесся отчетливый бодрящий рокот, словно за открытым окном шел дождь или кристально чистая вода струилась по блестящим камешкам в русле ручья в сосновом лесу – такой свежий аромат он принес. А шелестели, быть может, густые хвойные кроны, в тени которых можно было гулять, спать, мечтать и забыть обо всем на свете.
Проснувшись ночью во второй раз, Карлман почувствовал, что лежит головой на чем-то твердом, что больно давит в висок. Пошарив по подушке, он нащупал нечто круглое, прикрепленное к куску ткани, – это была пуговица Бульриха, вне всяких сомнений. Карлман даже не стал открывать глаз, чтобы убедиться: кровать рядом с ним пуста.
Но когда все же обернулся, он вздрогнул, увидев, вопреки всем ожиданиям, на краю постели смутные очертания какой-то фигуры. Что-то блеснуло красноватым светом, и в следующее мгновение перед ним предстало лицо старика Пфиффера, который, покуривая трубку, ждал, когда же молодой квендель наконец проснется.
– Доброе утро, мой дорогой мальчик, – поприветствовал его Одилий, и, услышав знакомый заботливый голос, Карлман передумал переворачиваться на спину, чтобы снова задремать и досмотреть этот запутанный сон до конца. В памяти мелькнули серебристые нити, узоры, блестящие, будто длинные пряди.
– Раннее утро, еще даже не рассвело, – продолжал старик Пфиффер, – а я уже очень сомневаюсь, что день нас ждет добрый.
Одилий зажег палочку, от которой запалил свечу, небрежно лежавшую без подсвечника на табурете рядом с
