Гирделион. Безродное дитя - Святослав Игоревич Брызгалов
– Открывай! Патрульные номер пять!
Ворота окрылись, и троица зашла на территорию тюрьмы. Внутри располагалось большое каменное, к удивлению юноши, здание. Видимо, на каменный забор средств не хватило.
Патрульные провели юношу по внутренним тёмным коридорам, открывая решётку за решёткой, пока не остановились у глухой металлической двери. Заскрипели железные механизмы и юношу толчком в спину зашвырнули вовнутрь грязного помещения. Аверин споткнулся об свою же ногу, но чудом сумел удержать равновесие и не упасть. Оглядев помещение, он оценил всю роскошь заведения, кое умудрился посетить. В камере отсутствовали кровати, а была лишь одна прогнившая деревянная скамья, уже занятая одним из постояльцев. Стены кишели разной ползучей живностью. Свет пытался пробиться в маленькое зарешечённое окошко, размером с ладонь.
После скорого осмотра помещения, юноша прилёг в углу и стал искоса изучать соседей.
Кроме него, в камере находились ещё трое людей. Двое из них либо ютились здесь уже давно, либо просто не следили за своим видом, так как грязь на их телах, казалось, была уже несмываема, а волосы покрылись какой-то смолой. Эти двое были одеты в одинаково оборванные штаны, и у Аверина возникла мысль, что они братья. Эти двое сидели рядом друг с другом на полу, облокотившись на стену. Третий же выделялся из этой компании. Его седые волосы говорили о пожилом возрасте, но живой взгляд утверждал обратное. В отличие от тех двоих, он был свеж. Именно этот старик занимал почётную скамью, вальяжно развалившись на ней. На нём была серая рубаха, некогда бывшая белой, коричневые брюки и изрядно поношенные сандалии, но не потерявшие от того своей приличности. “Братья” спали, а старик, казалось, что-то себе фантазировал, внимательно разглядывая потолок. Аверин, за неимением лучшего варианта, решил последовать его примеру. Перевернувшись на спину, он стал думать, как можно было бы избежать всех этих неприятностей. И всё сводилось к тому, что просто не нужно было вестись на аферу и следовать за Альфом.
Аверин ещё минут пять смотрел в потолок, как вдруг заметил боковым зрением, что старец повернул свою голову в его сторону и тихо разглядывает новичка. Так продолжалось довольно долго, и Аверину становилось всё неуютней, но старик, наконец, повернулся лицом к стене и, как будто, уснул. На Аверина напала сильная дремота, похоже, то средство, что дал доктор, ещё не до конца выветрилось, хотя самочувствие стало заметно лучше. Этой усталости можно было противиться, но зачем? Аверин повторил за стариком, уткнувшись лицом в стену, от которой пахло затхлой сыростью. Его глаза закрывались сами собой, пока он разглядывал ползающую по стене многоножку. Она никуда не спешила, здесь ей было хорошо. Аверин начал думать над тем, куда бы он пошёл, будь он многоножкой, и его унесло в глубокий омут сна.
Стояла тёмная ночь. Шёл сильный ливень. Только безумцам могло прийти в голову находиться в этом лесу в такое время. Молния рассекла небо и осветила хижину, построенную наскоро из ветвей и листьев. И хотя оно было так, хижину построили очень искусно. Вода практически не проникала внутрь. Ко всему прочему, место для неё выбирали с умом. Она находилась под свесом крон нескольких деревьев, которые также защищали строение от дождя. Край двери, сделанной из грубой ткани, одёрнулся, и стало видно жителей сего творения. Их было четверо.
– Кульямо, хватит уже высовываться! Итак холодно!
– Мы опаздываем, – как будто не слыша слов товарища, произнёс Кульямо. В его голосе не было ни капли дрожи. Это отлично поставленный мужской голос.
– Никуда мы не опаздываем, пока идёт этот ливень! – продолжал своё владелец первого голоса. Человек спортивного телосложения, но не из тех, кого бы позвали на пьяную потасовку. По нему было видно, что он хорошо обученный солдат. Этот мужчина лежал на полу хижины, но спать, похоже, не собирался.
– А я с ним согласен. Не подобает настоящему воину вот так вот прятаться от какого-то дождика, – вынес свою версию третий человек, сидящий в углу. Он сидел с коротким мечом и единственным глазом разглядывал кромку лезвия, как будто пытаясь обнаружить невидимые трещинки. Второй его глаз прикрывала тёмная повязка.
– Я не собираюсь мокнуть. Всё! – закончив спор, мужчина прикрыл глаза, как бы давая понять, что его нельзя тревожить. Впрочем, никто и не собирался.
Кульямо закрыл портьеру и подошёл к четвёртому обитателю хижины, который спал, укрывшись с головой разными мехами. Кульямо что-то сказал ему на ухо и направился к выходу.
– Ты пойдёшь один? – оторвался третий от разглядывания лезвия.
– Да. Я скоро вернусь.
Кульямо вышел и исчез за водной стеной.
Сознание Аверина вернулось в тюрьму, юноша почувствовал под собой кучу соломы. Перевернувшись на бок, он немножко приоткрыл глаза и сразу вскочил на ноги, от неожиданности чуть не ударив старика, который стоял над ним и протягивал ему кусок хлеба.
– Ты что делаешь!? – прошипел Аверин, чтобы не разбудить спящих “братьев”.
– Я? – недоуменно протянул старик, не заботясь о том, чтобы хоть чуть-чуть снизить тон голоса, – Я предлагаю тебе поесть. Ты, наверное, проголодался. Давай присядем.
Аверин с опаской взглянул на хлеб в его руках. Старик не излучал опасности, но что-то в нём было необъяснимое. Старец вернулся к скамье, сел на неё и похлопал по ней, как бы приглашая парня. Юноша присел рядом с ним, и ему стало интересно, как этот старик вообще мог попасть в это заведение.
– Как Вас зовут? – вспомнив о приличиях, Аверин обратился к нему, как к пожилому и мудрому человеку.
– Когда-то мой род славился искуснейшим плетением, – как будто не слышал вопрос старик, – Мы плели правильные письмена. И это было востребовано. Но затем мой род истребили. Убивали женщин и детей, сжигали в сером огне. Не жалели никого. Мне повезло. Я тогда не был со своими собратьями, и только лишь благодаря этому, я смог дожить. Раньше, я очень боялся, что не смогу. Но теперь, я спокоен и отдаю этот хлеб тебе, мой друг.
Аверин мало чего понял из того, что произнёс старец. Что за плетение? Что значит плести письмена? Что ещё за серый огонь? И до чего дожить? До того момента, как он отдаст кому-то этот хлеб? И как бы Аверин ни старался – не мог проникнуться. Но было ясно, что всё сказанное им, исходило из его души, а она была чиста. Аверин ощущал чистейшую искренность пожилого мужчины. Может по этой причине Аверин принял хлеб из его рук, особо не раздумывая. Кусок хлеба оказался мягким на ощупь, как будто его изготовили лишь
