Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
Но все-таки уточнил: прикрывать – это как?
– Пока мы внизу, никакая опасность нам не грозит. Но по возвращении могут взять врасплох. Поэтому задача первая – в колодец никого не впускать, задача вторая – выход из колодца держать свободным. Остальное по обстановке – и они с Пирогом начали готовиться к спуску в колодец – сняли кроссовки, обвязались альпинистскими веревками (достали из сумки, что стояла в бурьяне, ясно, перемещенная со складов очередного дядюшки).
О времени не договаривались – ясно, что будут они в колодце не секундой дольше необходимого. А то налетят жучары, поди, оборонись… Но они с Джоем постараются.
Первым спустился Корнейка, за ним Пирог – и вот Санька остался с Джоем. Больше никого. Подумал минутку и обувь Корнейкину и Пирога спрятал туда, в бурьян, к сумке. Лежит незаметно. А у колодца – заметно. Сразу ясно, что кто-то в колодец забрался. Конечно, страховочные веревки куда яснее указывают на присутствие в колодце людей, нежели обувь, но тут Санька ничего сделать не мог.
Привычно проверил рогатку, гайки, орешки с египетской тьмой. Все на месте, естественно. На месте и может быть пущено в ход в любую секунду. Он обошел вокруг колодца. Прошло только сорок секунд. Или целых сорок секунд.
Ещё через полминуты он услышал звук мотора. Автомобиль. Не легковой, но и не совсем грузовой. Прежде он таких не слышал, потому и определить не мог. Настораживало, что появился он будто неоткуда: не нарастал с едва-едва слышного, а возник сразу в двух километрах от Саньки. Странно. Или кто-то переместился в пространстве прямо с автомобилем. Крепко. Большие козыри идут в ход. Большие – для стрельца Саньки и собаки Джоя.
Он напустил на себя простецкий вид – то есть такой, какой у него был всего неделю назад, – и стал ждать. Торопить Корнейку, кричать в колодец и дергать за веревки не стоит. Не за тем спускался Корнейка в колодец, чтобы при звуке приближающейся машины бросать дело и выскакивать наружу.
А зачем? В душе Санька знал ответ. Он, ответ, не очень ему нравился, но здесь иные мерки, нежели нравится – не нравится. Например – выживет или не выживет деревенька Лисья Норушка. Или даже ещё более крупные гирьки кидают на весы.
Машина уверенно ехала сюда. К колодцу. Новые исследователи Брюсовой жилы, коллеги профессора Груздева? Хотят навестить и поучаствовать в самодеятельной экспедиции? И это может быть. Только коллеги вряд ли владеют методом пространственного перемещения.
Мотор ревел уже рядом. Вот и машина показалась. Правильно, такую Санька никогда не видел: вроде «козла», но сделана с шиком, блестит, резина широкая, новая. Мотор в триста лошадиных сил, не меньше – хотя тут Санька больше полагался на интуицию. Да и вся машина будто с конвейера. Тоже позаимствовали у дяди?
Остановилась машина в пятнадцати шагах от колодца.
Джой как лежал, так и лежал себе в тени бурьяна. А Санька встал. Интересно ведь, не каждый день такая интересная машина в Захарьинку приезжает. Это вам не «Нива».
Он сделал шесть шагов к машине, когда открылась дверца со стороны водителя. Как в кино, сначала на подножке (у машины и подножка была) показались ноги, обутые в черные сапожки и синие джинсы, а потом показался и водитель целиком. Девушка лет двадцати. Одета в джинсовый костюм, но не тот, что продают в магазинах обносков, а такой, что сразу видно – стоит дорого, даже очень дорого. На бедрах – пояс, явно не жестью украшен, а настоящим серебром. И – кобура со старинным револьвером. С сидения она достала ковбойскую шляпу и надела на голову. Правильно, жарко. И волосы прикрыть нужно. Всех, конечно, не прикроешь, они у нее чуть не до пояса – длинные, густые, цвета соломы. Просто киноартистка. И очки темные, зеркальные, чтобы поклонники не узнавали. Или чтобы на солнце не щуриться, от этого, говорят, морщины раньше срока появляются.
Саньке она улыбнулась широко, приветливо:
– Мальчик, ты откуда?
– Местный я. Живу здесь, – на самом деле он ведь и не соврал даже. Для городских, а приехавшая на блестящей новенькой машине явно была городская, что Захарьинка, что Норушка – одно.
– И солнце тебе не мешает? – немного невпопад спросила девушка, но Санька почувствовал, что за зеркальными стеклами глаза насторожились. Солнце не мешает. А почему оно должно мешать? А потому, что она принимает его за вурдалака, вот почему.
– Мне ничего не мешает, ни солнце, ни луна.
Однако девушка его не боится. На револьвер с серебряными пулями надеется, или просто на себя?
Санька смотрел, оценивал. Ну, если эта из поджучарниц, то классом куда выше, чем давешние вожатые. Действительно, из козырей. Или сама жучара? Напустит чары, отведет глаза, а внутри – чудище чудищем. Но нет, жучарам этот колодец опаснее ядерного реактора, потому своих поджучарников и присылают.
– Да это наш Санька, а вовсе никакой не местный, – с заднего сидения вылез Тихий Федор. Одет он был так же, как и девушка – в джинсовый костюм, и шляпу напялил, и даже кобура на бедре болталась, но видно было – все это с чужого плеча, бутафория. А у девушки настоящее.
– Что значит – не местный? У меня здесь бабка двоюродная, а у тебя тетка жила, пока не уехала, разве нет? Ты, Федька, от родни не отмахивайся.
– Ну, если по родне, то местный, правда, – нехотя признал Тихий Федор.
– А чего это ты один?
– Я не один, – ответил Санька, продолжая рассматривать Тихого Федора.
– Нравится, да? – по-своему расценил интерес Саньки Федор. – Это, знаешь не для всех. Для снайперов-крепкоселов.
– Ты прямо техасский рейнджер.
– Рейнджер и есть, – на полном серьезе ответил Тихий Федор. – Хочешь, влет птичку собью.
– Ну, это вряд ли, – усомнился Санька.
– Не веришь?
– Здесь и птиц-то никаких нет… А револьвер твой чем стреляет?
– Пневматический, – небрежно, но одновременно и гордо сказал Федор. – Никаких разрешений не нужно, но пульки такие – бутылку шампанского навылет прострелит.
– Ну, а за шампанское и вовсе попадет. Оно рублей сто, поди, в ларьке? А магазинное кабы не двести.
– Я про пустую бутылку.
– А, про пустую – другое дело. Тоже ничего. Она ведь крепкая, бутылка из-под шампанского. С пяти шагов попадешь?
– С пяти…Тебя, Санька, на кухню зачислят. Кашеваром.
– А я б и не прочь, – ответил Санька.
– Я, если хочешь знать, с сорока шагов в бутылку попадаю, – продолжил, будто и не слыша, Тихий Федор.
– Чего спорить – метко,– признал Санька.
– Ладно, мальчики,
