Озаренный Солнцем - Брендон Сандерсон
Двадцать на одного. Даже у такого бойца, как Скиталец, шансов не много. И все же он ринулся к ближайшей группе, стараясь сохранять вокруг себя как можно больше свободного пространства. Главное – не дать себя повалить, обездвижить, задавить числом. Оставалось надеяться, что его недооценивают. Как бы то ни было, лучшая стратегия при таком перевесе противника – бить быстро, непрестанно, не позволяя сориентироваться.
К счастью, если Скиталец чему и научился за годы жизни, так это постоянному движению.
Он врезался в толпу обугленных, отбросив нескольких назад. Рдеющие сердца освещали сцену боя, как костры в ночи, и время от времени полыхала в небе белая молния. Скиталец ловко отбил три удара дубинками. Мышцы и душа радовались схватке не меньше, чем разум. Концом шеста он подсек женщину под колено, послав кувырком по мокрой палубе, оттолкнул другого врага и шагнул назад, размахивая оружием с воодушевлением человека, который слишком долго сдерживался.
При очередной молнии он врезал третьему обугленному в челюсть так, что тот отправился в недолгий полет, а зубы брызнули во все стороны.
Скиталец развернулся и влетел в новую группу. Он махнул шестом, стряхивая дождевую воду с рук, отпустил Помощника, поймав рдеющее сердце на лету, и материализовал щит, на который пришлись следующие три атаки. Мощный толчок – и враги отлетают назад, а Скиталец бросает щит и призывает новый шест как раз вовремя, чтобы обрушить его на женщину, которую свалил вначале.
Удар вышел мощнейший – противница в ореоле брызг отправилась за борт.
Снова замах – и другой обугленный летит на палубу, череп трескается от удара о стальную поверхность.
Еще троих Скиталец опрокинул разом, угодив шестом по ногам.
Следующей обугленной сломал руку, заставив выронить оружие, и пинком присовокупил воющую от боли женщину к образовавшейся куче ее неудачливых товарищей.
Он был дождем, что вдруг освободился из плена туч. Молнией, что нестерпимо жаждет движения и пронзает небеса, бешено ветвясь. Громом, что раскатывается внезапно и подчиняет воздух своему ритму. Он был бурей – обрушившейся на чужие земли, но от этого не ставшей чем-то иным.
Скиталец раскидывал обугленных, как кукол. Ломал кости, сбрасывал противников за борт, в мокрую грязь. По меркам этого мира они были элитными бойцами, но не тренировались для настоящей войны, и никого, подобного ему, им раньше не попадалось.
Скиталец, рубка, – сказал Помощник, приглядывавший за другом, даже когда служил ему оружием.
Особенно шустрый обугленный проскользнул в кабину, пока Пыл и Ребека наблюдали за боем.
Когда враг возник у них за спиной, заливая помещение кроваво-красным светом сердца, Скиталец снаружи выпрямился и жестко приказал:
– Копье!
Блестящий наконечник с узорами из его родного мира сформировался из тумана на конце шеста, и в тот же миг Скиталец метнул оружие сквозь ветровое стекло прямо в грудь обугленного.
Камень треснул. Свечение угасло. Из выжженных глаз потянулись струйки темного дыма, труп завалился на спину.
Сражавшиеся на палубе недруги разом застыли. Этой передышки хватило Скитальцу, чтобы заметить потрясенные лица Пыла и Ребеки. Запоздало обернувшись, оба увидели мертвеца и уставились на спасителя с еще большим изумлением.
Скиталец, – сказал Помощник, – ты рискуешь с таким низким уровнем инвеституры. Повышенная сила и выносливость не вернулись полностью. Тебе не справиться со всеми разом.
К сожалению, в чем-то друг был прав. Обугленные приходили в себя, опасливо вставали на ноги, исцелялись. Хоть они и необученные, зато изрядно инвестированы, а он держится из последних сил. Перед новой атакой его возможности оценят более здраво.
Скиталец дотянулся до оружия и выдернул его из тела, затем поднял руки. Одной, держащей копье, он указал на Пыла универсальным, по его мнению, жестом, означающем «Какого шквала?!». Другой махнул вверх, намекая, что пора взлетать.
Пыл съежился, но кивнул и направился к пульту. Скиталец обернулся к обугленным, нерешительно топчущимся на носу корабля. Столь явное проявление осторожности свидетельствовало, что страх они испытывать не разучились. А значит, власть Рдеющего короля не абсолютна.
Не могу отделаться от чувства вины, замечает рыцарь, из-за того, что приходится так с ними поступать. Они ведь тоже жертвы.
Пом говорил правду, но с этой правдой Скиталец уже давно примирился. Не всегда сражаешься с теми, кто заслуживает смерти. Точнее, чаще всего как раз не с теми. По крайней мере, пока не доберешься до того или до той, кто отдает приказы.
Может, сегодня найдется другой путь.
С копьем на изготовку Скиталец встал в стойку. Под ритм грома и аплодисменты молний он закружился, выполняя серию упражнений.
Комплекс назывался ущельной ката. Она была первой, что Скитальцу довелось увидеть, и он на собственном опыте знал, как грозно может выглядеть эта связка. Движение вперед при каждом взмахе оружием, каждый шаг – точно удар барабана, твердый, уверенный, хоть поверхность и скользкая. Копье – продолжение его рук – вращается так быстро, что ближайшие рдеющие сердца отражаются в нем, как в зеркале. Оно разбрызгивает дождевую воду, переворачивается, прокручивается, а затем следует молниеносный выпад. И снова движение, все вперед и вперед, шаг за шагом. Вперед, к обугленным, а те зачарованно смотрят и пятятся в неосознанном страхе. Вот они вжались в леера на носу, а неподалеку в темноте виднеется еще одна пара огненных глаз и несущий их владельца корабль. Рдеющий король наблюдает. С благоговением. Может, даже со страхом.
Да. Искаженные ужасом лица обугленных, с которыми король связан, подтверждают это предположение. Он понял, как ему повезло, что иномирец не принял вызов. Понял, как красиво он был бы убит, если бы поединок состоялся.
Скиталец завершил последнее вращение и выпад – жесткий, уверенный. Выброшенное до предела вперед копье едва не коснулось ближайшего обугленного. Скиталец подался назад, выпрямляясь, и развоплотил оружие, ловко поймав в ладонь солнечное сердце иномирца. Поднял скрещенные в запястьях руки и произнес одними губами:
– Четвертый мост.
Обугленным неоткуда было узнать, как много смысла для него в этих словах. Но хватило демонстрации вкупе с их мертвым товарищем в рубке и наконец-то взлетающим кораблем. Выжившие противники посыпались с палубы в грязь.
Скиталец подозревал, что не будь здесь Рдеющего короля, не наблюдай тот за происходящим и не осознай с ужасом, чего именно избежал, его слуги не обратились бы в бегство.
А может, Скиталец лишь приписывал ему эмоции. Слишком велико было расстояние, чтобы разглядеть выражение лица.
Как бы то ни было, корабль с добытыми солнечными сердцами уходил в ночь, и никто за ним не гнался.
38
Ее называли Элегией.
Пленница
