Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
– У нас тоже так считают, – подтвердил Корнейка. Было видно, что уважение его к Пирогу выросло ещё больше. Поди, ещё и в школу пригласит. Да не учеником, а сразу аспирантом или даже преподавателем.
– А теперь бы неплохо гайками подзапастись, – продолжил Корнейка
– Могут пригодиться?
– Ещё как могут.
Гаечное место располагалось в разрушенных мастерских. На первый взгляд, било их там маловато, но стрелецкий взгляд – он совсем другой. К тому же Пирог тайнички знал.
Набрали они гаек по сотне на брата – грязных, ржавых, а потом до вечера наводили порядок, оттирали песком. Работали в лаборатории Пирога, там же, у Пирога и пообедали.
Санька спросил было, а нельзя ли и гаечки было позаимствовать, как давеча, да ещё сразу взять новенькие, чистенькие.
Можно-то можно, ответил Корнейка, да во-первых, лишний раз магией светить не хочется, а, главное, от новых гаек пользы меньше. Старая, которая тридцать лет в земле пролежала, столько энергии в себя вобрала от проходящих полей, что смело может поспорить с бронебойной пулей.
– Бронебойно-зажигательной, – то ли спросил, то ли уточнил Пирог.
– То смотря куда попадет, – не совсем ясно ответил Корнейка.
Нашли половинку силикатного кирпича. Вышли на зады огорода. Отыскали пятьдесят шагов, поставили. Первому стрелять выпало Саньке. Зарядив рогатку отдраенной гайкой, он выстрелил.
Половинка кирпича превратилась в облачко пыли.
Больше гаек тратить не стали. Нечего кирпич переводить.
Они расстались около девяти. Домой пора, отдохнуть.
Дома ещё раз поели: родители слышать ничего не хотели про обед у Пирога. То обед, а сейчас ужин. А картошка на поле отменная, никаких сорняков, и жуков всего ничего. Замечательно потрудились ребята. Калории нужно восполнить, и витамины тоже. И Джою норовили сунуть мозговую кость из борща.
Корнейка подумал и разрешил.
Джой с костью спрятался в кустах, где и смолотил всю без остатка – во всяком случае, Санька ее не нашел.
На самом деле пес ее погрыз частью, а частью зарыл – на черный день. Иначе, если сразу всю смолотит, может и пронести. А то, что ночь, как, впрочем, и предыдущие ночи, будет непростой, Джой чувствовал не хуже ребят.
Легли рано, под навесом. Мать, правда, говорила, что лучше бы в доме, но при виде Джоя, стоявшего, зевая, рядом с навесом, сказала, что и здесь, на воздухе хорошо.
Вечер наполнился истомой – тяжелой, липкой, предгрозовой. А в небе ни облачка. Но и прозрачности былой тоже нет. Дымка, пока легкая.
Кто-то вдалеке потягивает трубочку с гашишем, и дурное марево расползается по округе.
– Магия? – спросил, укладываясь, Санька.
– Природа, – ответил Корнейка.
Проснуться следовало в одиннадцать сорок пять, без четверти полночь.
Сон коротенький, но нужный.
Санька и минуты не потратил зря – как закрыл глаза, так и уснул. Как открыл – так и проснулся.
Часы шли точно.
Оделись в черное (заранее приготовили), перемазались грязью (пять заранее в пустую банку бросили землю и ком земли).
Без пять полночь они встретились с Пирогом – поблизости от сарая. Тоже одни глаза сверкают. Дымка превратилась во мглу – на небе ни луны, ни звезд. Ветра никакого. Сонная одурь, одно утешает – естественное явление природы.
С ковром управились быстро, да и что управляться – открыли сарайчик, освободили угол от хлама, взяли свернутый ковер, вынесли наружу. Джой тем временем катался по траве, избавляясь от запаха дома и набираясь полевого духа.
Ковер расстелили руками – чтобы магией не отсвечивать. Да и вообще, руками быстрее.
Вдруг да не сработает?
Сработал. Поднялся на локоть.
– Джой, ап! – скомандовал Корнейка. Джой, бывалый левитатор, устроился на прежнее место. Рядом пристроились и Корнейка с Санькой.
Пирог занял место стрелка, будет тыл прикрывать.
Летели на этот раз они споро. Там, где автобус трясся и скрипел, ковер шёл неколебимо, лишь ветер ерошил волосы. Санька-то быстро к ветру привык, опытный, а Пирогу все было внове. Впрочем, Пирог сидел спиной вперед, это легче.
Сова, что прошлый раз сопровождала их, сегодня тоже не утерпела – летела рядом, поглядывала, не сесть ли, авось, не сгонят, а версту-другую пролетишь даром.
Но передумала.
И правильно. Не нужно ей даром летать. Она ж не просто так летает, а охотится. За мышами всякими. А с ковра какая охота, больно низко летим.
Летели они и вправду низко, чуть-чуть повыше головок чертополоха и прочего бурьяна, что рос в поле. Дорогу давно бросили: глупо, имея ковер-самолет, петлять меж бурьяну. Да и дозорные из поджучар могли поставить датчики движения на дороге.
В полях, конечно, тоже могли, но сколько тогда их понадобится, датчиков?
Теория скупости – на нашей стороне. А скупости – потому что в лагере угощали сущими пустяками – супом из пакетиков, пюре из порошка, предпенсионной колой (через неделю у той истекал срок годности) – в общем, все с распродажи, втридешева.
И правильно, конечно. Вон, рыбаки рыбу прикармливают черствым хлебом, порой и подплесневевшим. А не тортом с вишенками.
Где-то совсем уже вдали, верстах в сорока полыхнула зарница. Санька подождал, не будет ли ещё.
Не будет. И одной хватит. Он вспомнил карту. Даже не в нашем районе, в соседнем, рамонском.
Сове зарница, верно, напомнила, мол, пора мышей ловить, и она, махнув крылом на норушкинских пацанов, отвернула влево.
А она, случаем, не может быть шпионом жучар?
Ну, тогда б, наверное, летела с ними до конца.
Хотя только дай волю – в каждой мышка шпиона увидишь.
Путь пересекал овраг, и ковер в него соскользнул. Теперь они летели ниже низкого, никакой локатор не учует.
20
Санька вглядывался вперед. Ночное зрение – что черно-белый телевизор. Никаких цветов-радуг. Но черное и белое виделись хорошо. Вернее, черное и серое. Овраг был слишком далеко от Чирков, чтобы устраивать здесь свалку, и потому ничего белого – бумаги, пластиковых бутылок, поломанных игрушек – ничего этого в овраге не было.
Был терновник. Но ничего, пока они летят над ним – ничего страшного. Да и вообще… Стрельцу терновник не преграда.
Однако, когда ковер поднялся к краю оврага, стало легче. Колючки, не колючки, а оперативного простора терновник не давал. В нем прятаться можно, но они-то не прятаться идут.
Ковер замедлил полет, потом и вовсе
