Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
Собрали немножко сухого валежника – но не для костра, а вроде пружинного кресла, чтобы сидеть можно было. Привалили к старому дубу, оглядели – нигде сучки не торчат? – и сели, прислонясь спиной к стволу.
Джой обошел их раз, другой, Место неспокойное, но если нужно, значит, нужно. Пес лег в траву, готовый в любое мгновение вскочить – если появится недруг.
Санька, как и посоветовал Корнейка, прикрыл глаза, задышал мерно, чуть сдерживаясь – и вернулся на Поле Стрельцов. Конечно, фантазии, конечно, внушение, но он явственно чувствовал и гуляющий над полем ветерок, и запах травы, чудную смесь терпкости, горечи и сладости одновременно, и даже тишайший звук отрывающихся от стеблей коробочек-люсид.
Он смотрел, как те взмывают в небо, но чувствовал, как за спиной припали к траве тигры, жаждущие добычи но не смеющие напасть на стрельца.
Потому что, понял Санька, теперь он способен на большее, нежели сбивать невесомые люсиды.
– Подъем!
Голос Корнейки вернул Саньку в Парк.
Он встал, отряхнулся, глянул вверх. Яркое солнце в черном небе, крохотный змей-дракон, а много ниже – пара облачков, белых, пустых, которые летают по небу словно бродячие собачки, ни для чего, ни для кого.
Джой, наверное, тоже подумал о собаках, потому что вскочил, задрал голову вверх, но не гавкнул, не зарычал, а просто постоял, принюхиваясь.
Ничего опасного не учуял.
На обратном пути Пирога посетила новая мысль: нельзя ли натравить змея-дракона на жучар. Корнейка честно признался, что повелевать элементалиями не умеет, да и не слышал, чтобы кто-нибудь умел. А если кто-то и говорит, то либо обманывает, либо обманывается. Цунами в Индийском океане было недавно, о нем неумолчно по телевизору говорили – вот что бывает, если кто-то разбудит элементалию.
– Что, в самом деле? Водяная элементалия?
– Почему водяная, подземная.
– Кто ж её разбудил? И зачем?
– Разбудил один очень талантливый, но и очень безрассудный маг. А зачем – теперь уже не спросишь. Вероятно, поняв, что совладать с элеменалией не может, он вновь усыпил её старым казацким способом.
– Это каким же?
– Дал себя сожрать. Помогает. Правда, не всегда.
Опять было неясно, шутит Корнейка, или нет. Чтобы не гадать, Санька решил принимать все его слова за чистую монету.
– А динозавров, случаем, не маг уничтожил? – Пирог тоже ценил хорошую шутку, но ещё больше – правду.
– Не маг.
– Астероид упал, да? И Земля покрылась черным облаком, наступила долгая зима, они и умерли?
– Тогда почему остались остальные животные?
– Теплокровные, они… Им было тепло! Изнутри! – нашелся Пирог.
Они шли не спеша и болтали. Слушай кто хочет, тайн никаких.
– А змеи? Вараны? Крокодилы, наконец? В Азии, Африке, Америке, даже в Австралии крокодилов много, а чем крокодил лучше или хуже динозавра? Большой, прожорливый.
– Есть гипотеза, друг Пирог, что динозавры вообще никогда не жили на Земле.
– Как не жили?
– Никак.
– А кости? Скелеты? Подделка?
– Почему подделка. Кости самые настоящие. Просто Земля – наша Земля – была кладбищем динозавров. Сюда они приходили умирать. А жили совсем в другом месте. Где, кстати, сила тяжести гораздо меньше, чем у нас. Потому-то они и были такими огромными.
– В другом месте – это на Марсе?
– Ты сказал.
– А прилетали – на ракетах?
– Зачем? Есть и другие способы перемещения в пространстве, кроме космических полетов.
Санька очень хотел спросить, а Корнейка может перемещаться – на Марс, например. Или, если не сам Корнейка, то кто-нибудь из его школы – учителя, наставники.
Хотел, но не спросил. Не говорит, значит, и не след.
Они миновали парк, но до первых домов Норушки оставалось триста метров – триста восемнадцать, если точно. Когда-то здесь стояла свиноферма и был пруд, но давно, Санька их уже и не застал. Свиноферма выращивала поросят – не для еды, а на продажу, поросята были особо ценными, племенными. А пруд стоял порожним, руки не доходили привести его в порядок. В планах было пруд очистить и завести карпов, такое решение приняли в 1986 году, он сам случайно видел документы, когда макулатуру разбирал. Пруд обмелел, заилился, стал маленьким болотцем, в котором, насмехались чирковские, водились крохотные зеленые норушкинские черти. Но это вряд ли – ничего в нем не водилось, даже лягушки, даже комары. От болотца попахивало химией, даже и сейчас, когда свинарник разрушили бульдозером и останки ссыпали в пруд, одним выстрелом убив два колхозных дела. Хотели то ли большой магазин построить, то ли развлекательный центр, но потом спохватились: не на что норушкинцам развлекаться, да и магазин по их деньгам требовался самый небольшой. Осталась «Барская плешь», но барская не из-за дореволюционного барина, а по имени тогдашнего колхозного бухгалтера Баринова. Баринов давно укатил в Черноземск, купцом сделался, там у него то ли пять, то ли десять лавок в кулаке.
А плешь осталась.
Они сели с подветренной стороны на пеньки (вместе со свинарником срубили и аллею) – три пацана, греются на солнце да болтают. Лето ж, пусть. Траву не курят, боярышник не пьют, соломкой не балуются – поищи таких.
– В пруду, ну, в том, что здесь был, – Пирог показал на плешь, – прежде странные существа водились. Совсем странные. Отец об этом даже статью написал в научный журнал. Ответа, правда, пока нет, научные журналы бедные, у них даже на марки денег нет.
– Ну, вложите в конверт марок.
– Вложили, конечно, я ж и вкладывал. А в редакции ее вытащат, марку, и сразу на самое срочное письмо и налепят. А рукопись, хорошо, если через неделю прочтут.
– Через неделю – нормально, – со знанием дела согласился Корнейка.
– Вот. А бывает, и через месяц. Прочтут, захотят ответить, а марочек-то тю-тю. Нетути. Приходится ждать. Иногда и вовсе не отвечают, а глянешь в журнал – вот она, статья, напечатана!
– Ты не отвлекайся, – посоветовал Санька. – Или про редакцию рассказывай, или про пруд.
– Могу и про пруд, – покладисто ответил Пирог. – Отец ещё раньше, лет десять назад, слушал эту историю от деда Харина.
– Того, что прошлой осенью умер?
– Того самого. Дело, понятно, было раньше,
