Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
Мысли раскололись, как сброшенный с высоты гранат, брызнули сладкой кровью на стены сознания и разметались ошмётками. Я узрел все свои прегрешения на почве вакханского сладострастия. Световое ядро, от которого изнывала, билась в судорогах, умирала и убивала моя душа, выжгло непотребные мысли. Воцарился звенящий покой.
Богиня меж тем наложила десницу на мою грудь в районе сердца – и оно помчалось, как южный скакун. Его стук причинял муки, и я простонал, сгорбившись, прижимая ладонь к груди. Из глаз брызнули слёзы.
На меня снизошло наваждение:
«Я люблю отца. Я люблю мать. Я люблю кормилицу. Я люблю Рим. Я люблю свою жизнь…»
– Я люблю… Люблю… Л… – залепетал я, заливаясь закатной краской, но металлические губы прервали мои слова.
Богиня подарила мне целомудренный поцелуй в щёку. Слова вылетели из ума стаей птиц. Волна возбуждения постепенно схлынула, и я ощутил себя мальчишкой, проснувшимся после первого романтического сна. Глупо, позорно, холодно.
«Венера, без сомнения, – думал я, сидя опустошённый на коленях и глядя вслед богине, удалявшейся с покачиванием бёдер, что были как ладья на спокойной воде. – Прочитала мои потайные мысли, словно раскрытый пергамент. Но…»
Я вдохнул всю пыль и с остервенением стёр влагу с кожи, на которой нарывал след от медного поцелуя.
«…выяснилось, Луцианчик, что ты способен не только кусаться, но и скулить».
690 г. до н. э., 7 марта, ближе к закату, инсула Примы
– Я проследил за Венерой, – подытожил я, опустив некоторые детали рассказа. – Она отправилась в лупанарий на параллельной улице, хотела проведать своих жриц, убедиться, что они получают достаточно ухода, еды и медицинских осмотров. Я дождался её у выхода… Видимо, после встряски меня накрыло, и я здорово опьянел. Э-э, – я прикусил губу, стрельнув взором по Тейе, – ну, я проклят, если что. Хмелею без причины.
Отстранённой деве, конечно же, моя хворь была до одного места.
– Достопочтенная, ты меня вообще слушаешь? – недовольно переспросил я.
– Тебя навестила богиня любви и красоты, – безынтационно протянула она, прислонившись к дверному косяку. Передёрнула плечами, собрав худосочные руки на груди. – Чудеса, да и только. Что ты почувствовал?
Я пожалел, что рассказал им о визите Венеры. Ливий вился вокруг меня, норовя раскрыть все до единого секретики. Он подплывал ко мне, хватая за плечи и даря мне дурацкие пантомимы. Сценки Ливия передавали вопросы: «А она узнала, кто тебе мил?», «Венера прочитала про твой первый поцелуй?», «Услышала ли она, как бьётся твоё сердце от имени избранницы?»
Я цокнул языком. У меня задёргался глаз, хмуро свелись к переносице брови – в нелепом танце с переплетёнными руками я увиливал от надоеды.
– Ничего такого не было! – отрицал я, петляя по чердаку от наглых собеседников. Стервятники. – Не было! Я не люблю никого, так ей и сказал.
– И об отце с матушкой позабыл? – спросила Тейя.
– Разумеется, нет. Я похож на чёрствого ублюдка?
– Ты и впрямь дурак. Моментально попался на лжи.
– Мы можем перейти к проклятому заданию? – процедил я сквозь зубы, показывая на груду тряпья вытянутыми руками. – Дел непочатый край, а они языками треплют.
Ливий опять нарисовался и с сахарной улыбкой вопросительно поднял брови, ткнув себя в грудь. Он даже покивал, отвечая за меня утвердительно.
– Шельма, свали в туман! – Я хлопнул его по груди, чувствуя, как полыхают кончики ушей. – Я о тебе ни на миг бы не подумал, скользкая ты гадюка, паршивый отброс паршивого клана, ошибка природы!
– Вот разорался-то… – пробубнила Тейя, ковыряясь мизинцем в ухе. – Он так оскорбляет тебя, Негоциатор. Неужто тебя не обижает такое отношение?
Ливий, прищурившись с усмешкой, помахал ладонью. Он, как и Венера, умел выводить на чистую воду.
Я начал разгребать хлам, нарочито гремя всем подряд и поджимая губы. Вот зачем он опять лез ко мне в сердце? Это моя личная территория, и если богиню остановить я не смел, то дурацкому Священному царю путь туда был заказан.
– Понятно, – сказала Тейя. – Вот оно как. Кажется, я понимаю твои жесты. Да, это очевидно.
«Шушукаются за моей спиной?!»
Я одарил парочку столь яростным взглядом, будто в меня вселилась сама Беллона. Ливий насмехался со своей глупой родинкой под серповидным глазом. Физиономия Тейи же роднилась с могильным камнем.
– Не стойте сложа руки! Помогайте! – гаркнул я. – Поищем… эти… как их?
– Следы злых духов?
– Браво, Тейя. Первая разумная мысль за час. – Я ударил ладонь о ладонь и с саркастической усмешкой поклонился.
Мы обследовали чердак. Разобрали по деталям, но пустое. По моей просьбе Ливий спустился и привёл Приму. Первым делом она поинтересовалась, удалось ли нам обнаружить лемуров, пугавших инсулу, в частности саму вдову легионера.
– Ничего, Прима. – Я постучал по губам, отмеряя шагами комнату. Тут шаг оборвался. – А что, если…
Меня навестила поистине гениальная мысль. Открыв рот, я воздел указательный палец к потолку, чтобы моим словам внемли. Присутствующие на чердаке подались ко мне, ожидая величайшего умозрения.
Когда я открыл рот, из него потекли те спутанные мысли, что пришли в пьяный ум:
– Что, если ла-р-рвы окажутся ми-и-илейшими крохами? Вроде мы-ышек? – Покачиваясь с вогнутой ладонью, я погладил воздух, будто в руке сидел грызун, и икнул. – Пи-пи-пи. Как мы их выгоним?!
Последнюю фразу я надрывно проорал – да так громко, что все трое прикрыли уши. Ливий потёр веки, обречённо вздохнув. Тейя разглядывала трещинки на стене, а Прима, словно варварка, ринулась в бой.
– Нет! Не сметь обижать мышек! Только через мой тр-р-руп! – зарыдал я и свалился в груду хлама. Я закрыл его собой от свирепой старухи. – Они плачут, бессер-рдечная!
– Ну и шут, – сказала Тейя.
– Бесстыдник! Надрался! – Прима взялась за отломанную ножку стола и принялась колотить меня по спине. – Ох, я тебе покажу мышек, гад ты эдакий! Дурак пьяный!
– А-а-а!
Я завопил во всё горло, словно бешеный, и, прикрыв голову, понёсся по всему чердаку. Тейя сонно моргала, а кирпичный со стыда Ливий следил за сценой сквозь пальцы.
– Мышки, бегите! Мои р-родные, мои детки! Бегите на свободу!
Терпя избиения старой карги, я хватал всё, что подвернётся под руку – строительные материалы, мешки, наполненные невесть чем, циновку, восковые огарки, кочергу, – и вышвыривал из окна. Закончив представление, я рухнул на колени и улыбнулся сквозь слёзы. Прима без передышки лупила меня деревяшкой по хребту, понося на чём свет стоит.
– Не обор-рачивайтесь, мышки, убегайте, – прошептал я и стукнул кулаками по полу. – Ваш папка… Пр-р-икр-роет… Вас.
– Ну мужи, ну козлы, – роптала Прима, нанося побои. – Не упустят возможность дёрнуть где-то!
Экзекуцию прервал Ливий. Он бросился к
