Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
«Что ты такое говоришь, владыка?»
«Ты умрёшь, и Я погибну вместе со Временем. С Римом».
690 г. до н. э., 7 марта, день, гавань Остии
Спускаясь по ступенькам, я держался за лицо: тёр виски и лоб, чтобы память побыстрее вернулась. Банщик сказал, что мы пробыли у него до закрытия, но на ногах ушёл только один, влача второго по полу. Он спросил, жив ли я, не вернулся ли с того света, чтобы взыскать медяков с терм за несчастный случай.
Наш разговор подслушала ныряльщица и поведала, что «дурак со щитом» упал от бессилия в чан с тёплой водой. Далее «человек в маске» прогнал дев, а дурака с лёгкостью вынул из воды и потащил за волосы по мрамору.
– Не спал намедни. Меня вырубило, – подытожил я, когда Тейя с Ливием достигли конца лестницы.
– По тебе и не скажешь, что ты можешь таскать здоровяков. – Тейя беспардонно пощупала Ливия за бока. – Ты жилистый, однако твой друг сложен как олимпиец.
Тот осклабился, сжал и разжал у лица пальцы, изображая цепкость кошачьих лап. Кошачьи? Я отстал от спутников.
«Во сне ко мне являлся Зверь, – вспомнил я. – Только в упор не помню, что он молвил».
Замешательство не осталось незамеченным. Я с усмешкой пригладил волосы на затылке:
– Скот ты, Туций. Нельзя же так с друзьями.
Слово вырвалось как птица сквозь растопыренные пальцы. Я подвязал «друзья» к «другу», слетевшему с уст Тейи, но что-то меня остановило от того, чтобы пуститься в объяснения и всё испортить. Быть может, блеск глаз Ливия. Или то, как он приоткрыл рот в удивлении – словно увидел эллинского циклопа, нюхающего цветы в его саду.
Не секрет, я для Ливия друг. А кто он для меня? Будем ли мы приветствовать друг друга, когда Рим заживёт прежней жизнью? Или же останемся случайными попутчиками?
– След оборвался, – сказала Тейя, складывая руки на груди. Её сонный взор остановился. – Смотрите, к нам кто-то идёт.
Нас приметила прохожая. Она вырвалась из потока людей, идущих со стороны портового рынка, и подбежала к нам. Чрезмерно подвижная для глубоких морщин и впадин на тощей шее, похожих на дорожные траншеи. Её седую голову покрывала бежевая виссоновая палла, сливавшаяся с цветом дряблой кожи.
Я припомнил старуху – женщина из толпы в гавани. Наверняка спросит про заказ, который наобещал ей предприимчивый Меркурий.
– Бык, завидевший кобылу, не иначе, – сказал я, глядя на мерцание чёрных, как у чародейки, глазок.
– Юноши! – проскрипела старуха. – А я-то вас и искала! Вы вчера так внезапно испарились, только вас и видели. Ещё не всех остийских девок попортили?
В игру вступил Ливий: он приобнял старуху за плечи, проникновенно заглянув в глаза. Как умел.
– Знаю, ты очарован мною, но я желаю говорить с воином, – не поддалась она.
– С воином? – Я вздёрнул бровь.
– У тебя такая длинная гаста и мощный щит. – Щёки старухи полыхнули румянцем. Она сбросила руки Ливия и прилипла к моим мышцам. – Мой муж был воином ещё на заре системы легионов. Он помнил Ромула, когда тот ещё правил в Альба-Лонге. Ромул показал, какими должны быть легионеры.
– Я похож на легионера?
– Копьё, львиная шкура… – похихикала старуха в тыльную сторону ладони, будто чаровница. – Охотник, не иначе. Охотник на нечисть, который должен избавить деву от призраков в её доме! – Настроение пожилой женщины переменилось: она хлопнула меня по животу и впилась пальцами в шею, пригибая к земле. – А ну шагом марш!
– Ну у тебя и хватка, дева! – просипел я, пригибаясь.
– А ты как думал? Я не раз вытаскивала вусмерть пьяного супруга из таверн. Так же домой и вела, – возгордилась старуха. – И какая я тебе дева? Зови просто Примой.
Ливий засуетился в попытках остановить себя от рвущегося хохота и как-то помочь. Тейя от нечего делать увязалась следом. Таким составом мы и отправились спасать Приму от древних, как и сама старуха, духов.
690 г. до н. э., 6 марта, день, инсула Примы
– О великий, – обратился я к божественному спутнику, – не вижу никаких духов. Может, старуха…
Я просвистел, покрутив пальцем у виска.
Божество стояло посреди чердака под самой крышей. С верхнего окошка лился свет, в струях которого танцевали пылинки. Здесь когда-то жили: об этом свидетельствовал захламлённый столик, тряпьё, отдалённо походившее на одежду, и изъеденная паразитами циновка. Затхлый воздух пропах кислятиной и старым бельём.
Неясно, зачем жители инсулы держали здесь изломанную утварь, разбитые чаши и куски плитки. Очевидно, использовали этаж как склад, но не считали нужным наводить в помещении порядок. У меня зачесались руки отдраить комнату, и я сжал кулаки. Меня примут за дуралея или, того хуже, изобьют за то, что лезу со своими нравоучениями, – а репутация в Остии у меня была и так сомнительная.
Маска не двигалась. Скрипя половицами, я обошёл помещение по кругу, приподнял шторку, и она взбаламутила пыль. Я чихнул, потрясая перед лицом ладонью, и вернул всё как было. Сцепив руки за спиной, сделал пару широких шагов и попрыгал. Скрип-скрип. Никаких потайных ходов и порталов. Обычный закуток со старьём.
Я украдкой взглянул на спутника. Шумно подышал через нос и потёр его.
– Ничего не попишешь! Скажем старухе всё как есть? – Я посмотрел в медный лик. – Ты… Не Мер-курий?
Положение туловища Ливия натолкнуло меня на смелый вывод. Небесный гость сменился: стоял, держа ладонь на приподнятом правом бедре, вторую изящно согнул, как веточку оливы, и очерчивал контур губ маски, будто наблюдая за кем-то. Что ж, Луциан Корнелий во многом дурак дураком, но только не в вопросе беспорядочных знакомств и наблюдений за порождениями цветов и Луны.
По тому, как сведены колени, обнажена шея и поставлена на носок нога, я определил:
– Богиня. – Склонил перед ней колени и опустился лицом к полу.
«Судить по мифам, богини изощрённы на выдумку мести для людей, забывших своё место, – раскинул я. – Боги сразу убивают, и раз я жив, Меркурия и Януса я не разгневал до предела. А вот с богиней шутить не желаю».
Осмелившись поднять взор, я заметил, что богиня более не касалась губ, а перебирала волосы, будто они были ей до пояса, а не по линию затылка. Привычка? Трогательно.
Её любопытствующий вид выдавал некоторую притягательную рассеянность. Богиня качнула головой, изящно прикрыв металлический рот двумя пальцами.
«Она… посмеялась?» – опешил я и густо покраснел.
Богиня наклонилась ко мне, как дитя – к животному, которое видел впервые в жизни. Она обрисовала мои черты лица, дотронулась до шрама на переносице, оставленного её сестрой, соскользнула к губам, положила на них перст, а вторым запечатала уста маски.
Меня ошпарило пламенем и
