Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко
– Как глава канцелярии прошу прощения за этот неприятный инцидент. Ничего не могу поделать… – Он выполз из каморки следом.
На мгновение Ирис стало досадно, что во многом только по причине его внешнего вида она восприняла в штыки его вмешательство. Что бы она делала, не вытащи он ее отсюда?
– Барон Лама, смею заявить, сегодня перешел все границы, и я тотчас сообщу об этом принцу Туллию. Его ищейки решили, будто вы заодно с теми, кто выступает против нашего дорогого правителя. Чтобы удостовериться, они прибегли к такому изощренному способу. Виновные понесут наказание… Обещаю… Вас никто не хотел обидеть.
* * *
Ирис, утомленная бесконечными извинениями, зашла в дом, в сердцах сорвала с себя платье и швырнула его в камин. У нее было ощущение, будто ткань впитала в себя всю пыль и мерзость, в которых она пребывала в течение последних полутора часов. Эта гадость уже не смоется водой.
Она готова была выть от отчаянья. Несмотря на то, что никакого видимого ущерба, кроме порванной юбки, пребывание в каморке ей не принесло, она чувствовала себя прескверно. Извинения этого жабоподобного чиновника лишь подчеркнули ее уязвимость.
Она не верила в искренность главы канцелярии. Без разницы, кто виноват в злоключении. Было важно то, что год безупречной жизни и, как ни крути, придворной службы ничего не изменили – напротив, усложнили. Этому барону Ламе – министру внутренних дел – конечно, очень интересно и важно получать сведения о правителе от чужестранки, которую в любой момент можно выгнать, обвинить в заговоре или просто казнить. Его придворные не могут не знать о недуге своего принца. Вероятно, они в чем-то заподозрили Ирис после того безумного чаепития, а Карнеол мог поведать сотни врак. Конечно, министр сможет преподнести все под необходимым соусом. Всегда поверят в первую очередь ему. Может, все произошло с подачи самого принца Туллия? Сейчас только начало, проверка на устойчивость. Вполне возможно, завтра ее начнут шантажировать дальним родством с принцем Пионом, затем…
Ирис не стала представлять ход дальнейших событий. Впервые с момента побега она разревелась. Слезы катились по щекам, а она, как в детстве, беспомощно размазывала их по лицу. Губы противно распухли, словно две старые губки, из носа потекла густая сладковатая слизь. Тело и кожа головы покрылись потом, который хотелось немедленно содрать с себя, как прилипший осиновый лист.
Чуть успокоившись через некоторое время, она решила оттянуть встречу с Мярром, видимо, вылавливающим в море рыбу, и встретить его по возможности в добром, если не веселом расположении духа.
Одежда так и не высохла, и еще раз отругав себя за утреннюю непредусмотрительность, Ирис поднялась в комнату. Не было никаких сил использовать самые пустяковые чары, а в душе клокотал и ликовал бешеный демон протеста. Немедля она распахнула сундук и извлекла с самого дна платье. Несколько мгновений хитро смотрела на него, а потом, фыркнув, надела.
Глядя на себя в зеркало, девушка пришла к выводу, что совсем отвыкла от нарядов причудливого кроя, какие носила во время праздников в Ферле. Ей было неожиданно неловко стоять в платьице, словно сшитом из четырех огромных лепестков розовой розы.
«Я чужестранка, какая разница, как я одета? Никто и внимания не обратит, – гордо вскинула голову девушка, – мне ни к чему убеждать себя в том, что я не делаю ничего предосудительного».
Наложив отпугивающие чары, чтобы никто и носа не смел сунуть в ее дом, она, еще раз оправив подол, отправилась на прогулку.
Трава приятно покалывала пятки, а ощущение теплой, прогретой светом земли возвращало отличное расположение духа. В конце концов, сегодняшний день подтвердил давние догадки. Она потеряла бдительность и позволила поверить в надежность временного убежища. Как любила повторять фея Сирень: «За любую науку надо заплатить». Пока плата оказалась не столь велика.
В воздухе парил послеобеденный зной. По лесу, как никогда прежде, разносился мягкими волнами приятный и одновременно очень пряный аромат, кружащий голову. Было невозможно думать о каких-то серьезных вещах. Каждая мысль, словно разомлевшая кошка, изгибалась под тяжестью переживаний, но потом стряхивала их с себя и приобретала дерзкий сладострастный оттенок. Тело, сбрасывая усталость, как надоевший замусоленный из-за долгой болезни халат, упорно напоминало о том, что существуют иные радости, отнюдь не перекликающиеся с вдохновением, поселяющимся в душе в момент создания редкого зелья.
Ирис стремилась отвлечься от наваждения: она чувствовала, как горят щеки, как сердце заявляет о себе громче, чем в любой другой день, как перехватывает дыхание, однако была бессильна изменить это. Любая попытка успокоиться лишь вызывала очередное смутное и размытое видение. Подобного с ней никогда не происходило.
Тогда она отдалась на волю фантазиям, но нечто очень важное все время ускользало. Эти грезы были слишком бесплотными. Она не отваживалась представить себе ни знакомого мужчину, ни выдуманного идеального героя. Никого, кто бы мог случайно отвлечь от волшебства – слова Мярра пустили слишком сильные и мощные корни в ее сознании.
Она пришла по наитию на свою полянку. Запах цветов, журчание водопада и шумный табор стрекоз, кружащих возле воды, заставили улыбнуться. Повинуясь внезапной прихоти, Ирис ступила в ледяную воду. По телу прошла приятная, немного колючая дрожь, приманившая за собой тепло.
Девушка забралась на камень и выпрямилась во весь рост.
Стрекозы окружили ее, а Ирис вспомнила, что и у нее когда-то давно, века назад, могли быть такие милые крылышки, хотя, может, они и остались, только невидимые. Две стрекозы доверчиво приземлились ей на руки.
«Еще немного, и я взлечу! Хотя… Я – не фея. У меня нет крыльев. Но я все еще Жар-птица, а значит, еще ярче и сильнее, чем они… О чем я думаю? Что за вздор?» – Она заливисто засмеялась и начала кружиться, словно одна из стрекоз.
Постепенно восторг перешел в чувство дивной безмятежности, которым хотелось с кем-нибудь поделиться, но вокруг – лишь стрекозы, вода, травы да деревья. Девушка разочарованно вздохнула, но, заслышав чьи-то шаги, тотчас встрепенулась: одиночество гораздо приятнее неожиданного соседства. Она величественно повернула голову в сторону чужака, желая молча указать на ошибку в выборе тропинки, и не смогла сдержать улыбки, когда узнала своего друга:
– Спокойствия гор, Эмеральд! Я сейчас.
Подхватив юбку, волшебница осторожно слезла с камня в воду, тихо ойкнула от холода и вышла на берег.
Молодой человек вежливо подал руку и сдержанно улыбнулся:
– Спокойствия гор, Ирис! Ты не боишься танцевать на мокром камне?
– Ну… – До нее дошло, что во время радостного кружения со стрекозами она могла
