Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт

– Что он натворил? – спросил Карлман, который тихонько пощипывал ореховую булочку, сидя рядом с дядей и внимательно прислушиваясь к разговору.

– У нас в Краппе и окрестностях нельзя было спокойно прогуляться, шалопай будто бы появлялся одновременно в нескольких местах и в разных масках, – возмущенно объяснила Йордис. – Он выскочил перед бедной Руфиной Шварцтойблинг по дороге домой перед самыми Тремя Мостами. Вылез прямо из камышей у реки, завывая и блея водяным козлом. Руфина от испуга в ту ночь подхватила лихорадку, а ее мучитель простудился, и все поняли, что это был Томс, потому что он потом еще несколько дней чихал и шмыгал носом. Но болезнь не помешала ему вскоре выскочить из соснового леса у Оррипарка, нарядившись лохматым быком, в ужасной рогатой маске, со светящимися глазами и длинным хвостом, которым он щелкал, будто кнутом. Маленькие сыновья Риттерлингов как раз играли тогда на лугу – вот уж они перепугались, насилу успокоили. На следующее утро их родители приехали в Крапп и пожаловались на Томса. Господин Гизил призвал его к порядку, но все знают, что этот олух очень любит озорничать. А вскоре и на тропе у живой изгороди начались всякие странности. Никто так и не понял, как это Томс умудрился в одну глотку кричать и выть за целую ораву, но уж как-то ему это удалось.

Слушатели ошеломленно замерли.

– Что? – воскликнул Варин Гуртельфус с улыбкой, которая осветила его лицо, как восход солнца. – Так вы сами его встретили? Недавно?

– Да, вот только что, может, час назад, и попались на удочку, как последние болваны! – призналась Тильда Биттерлинг, пока никто не успел ничего сказать.

Только она не заметила, что старый пастух внезапно помрачнел.

– Недавно – это до отъезда Моттифортов. Если кто и напугал вас сегодня, то не Томс, потому что он вместе со всеми давно отправился в Баумельбург.

За столом воцарилось неуверенное молчание, которое наконец прервал мельник, громко откашлявшись.

– Наши друзья полагают, что по тропинке вдоль живой изгороди проехала большая конная кавалькада, – осторожно сообщил он Йордис и Варину. – Я сам ничего не слышал, хоть и ехал им навстречу, и ты, Йордис, тоже ни о чем таком не предупреждала, когда отвечала мне утром с крепостной стены.

– Значит, опять началось, – загадочно ответила старуха и бросила на пастуха испуганный взгляд.

– Боюсь, что ничего и не прекращалось, – согласился с ней Варин Гуртельфус.

– Елки-поганки! – Гортензии становилось все труднее сдерживаться. – Не томите нас, объясните, что это значит?!

Вместо ответа Йордис поднялась с табурета и подошла к окну, выходившему в окутанный туманом двор. Она молча вглядывалась в белое марево, как будто пытаясь что-то рассмотреть сквозь него за стенами сторожки и за каменным мостом, где тропа вдоль живой изгороди пересекала Сверлянку теперь уже вровень с проселочной дорогой. Разглядывала старушка и другой мостик, заросший дикими лозами и плющом, которые, по словам жителей, придавали ему зловещий вид. Потом вернулась к столу и снова села. Она кивнула Гортензии и остальным, как бы показывая, что не забыла о том, что все ждут ее ответа.

– Я поругалась с Эмблой, – снова заговорила она, – потому что этот болван Томс бродил за нашими стенами, как мартовский кот, и, конечно же, в разных масках. Иногда он проносился мимо ворот, как мрачный буревестник, в длинном черном плаще с капюшоном, под которым прятал голову. Он казался таким высоким, словно ходил на ходулях. Мы так его ни разу толком и не разглядели, но нам и в голову не приходило, что это может быть кто-то другой. Наконец, Лаурих сказал, что если Томс еще раз появится поблизости, то встретит его Гриндель. А на другой день, как только рассвело, мы услышали вой волков. Лаурих пытался нас успокоить и говорил, что воет Томс – отвечает на угрозу спустить волкодава. А Эмбла все сильнее радовалась тому, что этот безумец не оставляет своих жутких шуток и забавы его становятся тем страшнее, чем больше мы пытаемся его остановить. Томс будто пробудил нашу нежную девочку от глубокого сна. Она решила, что наденет мрачную маску совы, потому что хочет быть как он. Ее отец ничего не подозревает, а я с тяжелым сердцем осталась здесь. Я поняла, что глупое дитя не хочет меня видеть.

– Путников на дороге в Баумельбург с каждым днем все меньше, – заговорил старый пастух. – И неудивительно, ведь Праздник Масок начнется совсем скоро. И все же мне кажется, что по тропинке у живой изгороди движутся обоз за обозом: странный шум не прекращается, хотя наш юный шутник Томс давно уехал.

– И вы никого не видели? – уточнил старик Пфиффер. На его лице плясали отблески огня. Взгляд у Одилия становился все тревожнее.

Йордис и Варин покачали головами.

– Во имя святых грибниц, вас же вряд ли тянет наружу, как только начинаются всякие страхи. Я не выхожу дальше, чем на крепостную стену, – откровенно признался пастух. – Флинк и Ласка волнуются, когда что-то шумит, в прошлый раз я даже забрался на крышу, откуда вид-то получше. Однако окрестности у нас – холмы да леса, мало что видно, тем более на тропе у живой изгороди. Нам и не разглядеть, кто там ходит.

– И все же почему Йордис и Варин здесь, в сторожке, и я на тропе ничего не слышали? – спросил мельник Уилфрид, угрюмо попыхивая трубкой. – Можно подумать, что наши друзья из Зеленого Лога и эта шумная компания были где-то на холмах далеко отсюда. Ох, серые поганки, даже не знаю, где мне больше нравится: по ту или по другую сторону тумана. Ничего не понимаю, клянусь всеми трюфелями леса!

Глава восьмая

В Фишбург

В гротах там медведи, совы,

Змеи, волки, ветер, шторм,

С криком, ревом в бой готовы,

Рыщут, где найдется корм.

Долы мрачны, сохнет древо

Без листвы и без плодов,

Почва бедная, чье чрево

Пусто, кроме старых мхов.

Бартольд Генрих Брокес. Горы

– Путь предстоит долгий, – загадочно объявил пастух, как будто других объяснений не требовалось. – Таковы все тропы по ту сторону границы теней. Обычно они далеко от нас, и это хорошо, но теперь Холмогорье приблизилось к землям, что раньше были скрыты от глаз туманом времени. Радуйся,