Руины тигра – обитель феникса - Ами Д. Плат
Женщина сняла с огня чугунок и поставила другой, поплоше. Мне всё хотелось спросить её имя, но Сяоху больше не проронила ни звука, и я не смел заговорить первым. Напряжение между женщинами явно нарастало, но я ничего не понимал.
– Подойди нарежь, – велела хозяйка.
Стол заменяла мраморная плита, холодная и гладкая, – неизвестно, какими силами её сюда затащили. Я взял здоровый тесак и принялся нарезать стебли сахарного тростника короткими кусочками, руки тут же стали липкие и сладкие от сока. Женщина приблизилась сзади, провела ладонью по моему предплечью, я затылком чувствовал, как её взгляд ощупывает меня.
– Он невкусный, – без тени эмоций заметила Сяоху.
– Смотря как приготовить, – отозвалась хозяйка и бросила нарезанный тростник в раскалённый чугунок.
Резко и сладко запахло наслаждением: жжёным сахаром и терпкими травянистыми волокнами. Чтобы сделать карамель, женщина энергично помешала в жаровне деревянной лопаткой, облизала паутинно-тонкие пальчики и подмигнула. Сяоху молча вышла.
Хозяйка сняла посудину с огня, часть загустевшего сиропа вылила прямо на гладкую столешницу, а остальное оставила остывать так, разровняла лопаткой и отошла к корзинам. Набрав горсть орехов, она ссыпала их мне в руку, а потом на самом большом показала, как колоть скорлупки и украшать будущие леденцы.
Мы стояли бок о бок. Она разравнивала густую сладкую массу и разделяла на маленькие квадратные кусочки, а я сыпал на каждый орешки и слегка вдавливал. Потом она вдруг привстала на носочки и коснулась губами моей шеи. Я вздрогнул. Стало нестерпимо душно.
– Не надо, – хрипло вырвалось у меня.
– Позови сестрицу, каша готова.
Я вышел наружу. Сяоху сидела на коленях возле цветущих крокусов, как прежде хозяйка. Сиреневые лепестки кружили в воздухе, словно заколдованные, а Сяоху, играя, тихонько водила над ними рукой.
– Это ты согрела меня ночью? Ты владеешь волшебством…
– Возможно, – переливчато ответила она.
– Спасибо, – выдохнул я, не зная, о чём ещё мне дозволено будет узнать. – Вернёмся поесть?
Над тарелками с кашей поднимался пар. Сытное сладкое угощение убаюкало внутренний дух, растревоженный всем произошедшим. Теперь мне спокойнее думалось о возвращении к отцу. Не станет же он меня убивать за проигрыш могущественному демону? Кто Сяоху – и кто я по сравнению с ней? Шансов у моего отряда не было. Но что она задумала и зачем пошла со мной?
– Какие вы скромные и молчаливые, – пропела хозяйка, вздёрнув уголки губ.
Тростниковые карамельки играли на языке, пощипывали задористо.
– Что означают узоры на вашей коже? – спросил я.
– А разве красивое обязательно должно что-то значить?
Хозяйка положила ладонь мне на бедро. Я опустил взгляд. Под ногтями у меня грязь, на лицо, наверное, страшно смотреть. Раны назойливо ныли. Едва ли я мог представлять интерес для этой ласковой и приветливой особы.
– Наверное, да, – помолчав, ответил я.
– Идём со мной.
Мы поднялись. Солома в тюфяке зашелестела.
– Сяоху? – обернулся я.
Она лишь еле заметно качнула головой, осталась сидеть и глядела на меня оценивающе, с каким-то невыразимым немым вопросом.
Я хотел ответить, но не понимал, чего Сяоху ждёт. Она словно испытывала меня.
Мы с хозяйкой прошли через двор в комнату напротив. Проход закрывало развешенное одеяло. В глиняных горшках без крышек стояли краски: некоторые разведены совсем жидко, а другие почти засохли.
– Я хуапигуй, женщина с раскрашенной кожей. Я рисую узоры, это привносит радость в мои дни, – лаконично пояснила хозяйка. – Иди ко мне, я покажу, как это приятно.
Она взяла кисть с пушистым кончиком, скользнула в ворот моей рубахи ледяной ладонью и спустила его с плеча. Её прикосновение прошлось по коже заморозком, а потом она макнула кисть маоби в краску и ласково провела по моей груди. След остался пунцово-розовый, как свежие цветки магнолии.
– Если позволишь, – её шёпот обжигал ухо, – я бы хотела сделать с тобой всё… самое… интересное… что умею.
Она потянула вниз, и мы опустились на колени. Тело дрожало от холодных касаний и нетерпения, но что-то было не так. Сяоху осталась там одна. Такая равнодушная… Что, если она специально заманила меня сюда? Что, если хуапигуй – не просто женщина, что живёт в одиночестве среди холмов и лесов? Не мудрая отшельница, не грустная вдова – а чудовище?
Я вскочил на ноги. От резкого движения закружилась голова.
– Куда же ты? Иди, я согрею тебя. – Хуапигуй тянула меня за руку.
Я попытался вырваться, но она уже прижалась ко мне. Хрупкое тельце – настолько худое, что я чувствовал рёбра и острые уголки ключиц, – мелко подрагивало. Рот непропорционально расширился, обнажая острые зубы.
Я наклонился, схватил один из горшков и ударил её. Хуапигуй зашипела.
– Осёл! Мне нужна крас-с-ска! Она защищает человеческую кож-ж-жу! Поз-з-зволяет носить её дольше! Что ты наделал!
– Нет!
– Теперь мне нуж-ж-жна твоя![5]
Она метнулась вперёд и впилась зубами в плечо. Руку пронзила острая боль. А я так надеялся, что битвы и раны позади!
– Отпусти!
Я пытался отодрать нечисть, но она вцепилась намертво.
– Сяоху, помоги! – взмолился я, даже не рассчитывая, что она услышит. Но через несколько мучительных мгновений одеяло взметнулось, впуская в комнату свет и свежее дуновение.
Сяоху светилась тёплым рыжим сиянием, за ней воздух дрожал и переливался, как летом над раскалённым камнем. Наверное, похожим теплом она согревала меня ночью.
Хуапигуй встрепенулась, наконец-то выпустив мою руку. Я зажал рану ладонью, но всё равно не мог остановить кровь. Сяоху наступала. Хозяйка пятилась от неё к стене, но жар всё усиливался и наконец стал почти невыносим. Я зажмурился и услышал вскрик, похожий на стон раненого оленя, а потом почувствовал прикосновение тёплых ладоней Сяоху.
– Надо перевязать. – Она нашла ткань и быстро всё сделала, лишь на мгновение задержав взгляд на следах краски, оставшихся на груди.
– Я этого не хотел, – почему-то смутился я.
– Знаю. – Она улыбнулась уголком губ. – Ты похож на засахаренную фиалку.
– Всё пошло наперекосяк с тех пор, как появилась ты! – Меня оскорбил и взбесил её снисходительный тон. – За что мне это?!
Не разбирая дороги, я помчался вон из яодун – на склон горы, туда, где молодая трава волнуется на ветру, где дышится свободно и видно сияющую гладь озера. Я бежал, пока не запыхался, а потом остановился, глядя на стаю журавлей вдалеке.
Из глаз катились злые непрошеные слёзы.
– За то, что ты сын своего отца, – раздалось у меня за спиной.
Я обернулся. Лицо Сяоху было серьёзным, даже суровым. Она не собиралась щадить мои чувства.
– Он ужасный человек, а ты его наследник. Кое-кто думает, что тебя нужно убить.
– Ты тоже так думаешь?
– Раньше думала.
– И что изменилось?!
– Я узнала тебя лучше. Ты не такой, каким тебя считают. Не такой, как твой отец.
Мне не хотелось видеть упрёк на её безупречном лице. Я отвернулся. Журавли взлетели, словно напуганные охотником. Сяоху положила руки мне на плечи.
– Я видел его всего несколько раз в детстве. Думаю, он бы и не вспомнил обо мне, если бы ему не сообщили, что мама умерла… – зачем-то проговорил я.
Сяоху повернула меня к себе и коснулась щеки.
– Милый, милый мальчик, – прошептала она.
Полы рубахи трепал ветер. Сяоху скользнула руками по моей спине, прижалась, отстранилась, погладила тонкую светлую кожу на груди.
– Сяоху…
Она положила руку мне на щёку, погладила большим пальцем, скользнула к затылку и притянула к себе мою голову. Наши губы соприкоснулись, сладкая влага захватила меня. Вкус карамели и аромат весеннего луга окутали нас и закружили.
Нежная и
