Канцелярская крыса. Том 2 - Константин Сергеевич Соловьев
Мистер Шарпер придвинулся к Герти одним единственным шагом, столь быстрым и бесшумным, что возникло ощущение, будто господин секретарь преодолел несколько футов в бесплотном состоянии.
– Как это произошло?
Об этом Герти спрашивал сам себя, когда лежал на острой брусчатке тротуара, разглядывая гроздья серебристых звезд на ночном небе. Удивительно много звезд видно в южном полушарии – в Лондоне и близко не углядишь подобной картины ночного неба. Так много, что даже созвездия не складываются в привычные картинки…
Восстановить события в мелочах оказалось необычайно сложно, хотя с того времени прошло менее десяти часов. Герти помнил чужое незнакомое лицо, летучий и кажущийся совершенно неуместным запах ванили, перемежающийся вонью кошачьих помоев. И рвущие ночь в клочья вспышки пистолетных выстрелов.
– Он выстрелил в меня. Четыре раза.
– Он что-то сказал перед этим?
«Вы сами виноваты, Уинтерблоссом. Вас же предупреждали, чтоб вы убрались с острова. Вы не послушали».
– Нет. Ничего. Сразу начал стрелять.
– Вот как… – Мистер Шарпер хищно прикусил папиросу. – Дальше!
Дальше все произошло само собой, без всякого участия Герти. Мир превратился в череду картинок вроде тех, что демонстрирует зрителю специальный автомат, стоит бросить в него пенни, только картинки эти были перепутаны и шли без всякого порядка, вразброс и с невероятно высокой скоростью, так что едва успевал схватывать глаз.
– Он направил револьвер прямо на меня. Нас разделяло едва ли два фута.
– Стрелял в упор, – пробормотал мистер Шарпер. – Значит, хотел наверняка…
– Полагаю, что так.
– Но как… как вам удалось увернуться от четырех пуль, выпущенных с такой близкой дистанции?
Герти помнил, как увидел дуло револьвера, устремленное ему в лицо. Как попытался выхватить из трости клинок, но тот заел: у трости имелась хитрая защелка… Тогда он схватился за револьвер в кармане пиджака и рванул его на себя, но тот зацепился курком за ткань и намертво застрял.
«Прощайте, мистер Уинтерблоссом. Мне жаль». Дуло револьвера было черно и пусто, как замочная скважина, ведущая в темную комнату. Но Герти знал, что спустя долю секунды из него вырвется фонтан обжигающего огня. На таком расстоянии не промахиваются. Знал он и то, что не успеет ничего сделать. Завопив от ужаса, Герти попытался отпрянуть, одновременно потянувшись рукой за дерринжером на правой лодыжке…
Дальше он сам ничего не помнил. Загрохотали выстрелы, и что-то так больно ударило его под ребра, что выбило из груди весь воздух. Он покатился по мостовой, чувствуя, что пробит во многих местах и истекает кровью. Удивительно, собственная кровь показалась ему холодной. Сквозь звон в ушах он едва слышал звуки бегущих шагов – его убийца бросился бежать, как только выполнил свою работу.
«Вот как оно – умирать», – подумал Герти, чувствуя щекой шероховатое касание камня. В этот краткий миг, отделяющий человеческую душу от вечности, оно показалось ему почти приятным. Звезды в ночном небе стали выглядеть по-особенному. Как ангельская пыль, растворенная в воздухе. Герти смотрел на них, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми, но знал, что долго это не продлится. В этот миг он забыл про все. Про Канцелярию с ее крысами. Про Бангорскую Гиену, рыщущую где-то в ночи. Забыл даже про Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, который вдруг оказался где-то позади, какой-то неважной щепкой, бултыхающейся в ручье. Перед ним открывалась вечность. И он молился только о том, чтобы ему было отпущено еще несколько секунд, которые он сможет провести, глядя на звезды…
– Мистра! Ай, мистра, что же это вы тут лежите?
Что-то заслонило от него звезды. Что-то с переломанным носом и большими, наполненными тревогой глазами. Муан. Услышал, стало быть, выстрелы и вернулся. Герти испытал окрашенный близкой смертью прилив нежности к этому неуклюжему дикарю. Умереть на руках преданного слуги… В этом есть что-то красивое, что-то возвышенное, что-то такое байроновское…
– Иди, милый Муан, – пробормотал Герти, чувствуя, как слабеет собственный голос. – Я не держу на тебя зла. Все закончилось так, как и должно было. Все верно.
Он застонал, когда сильные руки полли принялись мять и ощупывать его умирающее тело. Это уже было лишнее. Портило исполненный миндальной горечи ритуал. Герти хотелось испустить последний вздох, глядя в ночное небо, а не ворочаясь под бесцеремонными лапами грубого дикаря.
– Хватит… пусти… Все кончено, Муан. Надо смириться.
А тот вдруг широко улыбнулся, обнажив полный набор крупных, как у лошади, белоснежных зубов.
– Хвала всем атуа[45], мистра, вы целы! А я уж перепугался не на шутку…
– Я умираю, – мягко сказал ему Герти, чувствуя, как тело затопляет предсмертной негой. – Не вини себя, Муан. И прости меня за все, что волей или неволей тебе причинил… А теперь отпусти меня. Меня ждет далекий путь.
– Такой уж и далекий, – пробормотал Муан, все еще бесцеремонно ощупывая умирающего хозяина. – Два этажа всего по ступенькам…
Он отказывался верить, понял Герти. Бедный Муан с его большим и мужественным сердцем. А может, сообразно его дикарской вере душа, чтобы попасть на небо, преодолевает длинную лестницу, каждая ступень которой представляет собой…
– Вставайте, мистра! – Муан схватил Герти за лацканы пиджака и потянул на себя. – Ни к чему лежать на камне, ночи здесь не такие уж теплые… Пожалуй, сбегаю принесу вам топленого молока. Вы только на ноги встаньте.
– Я умираю, черт тебя возьми! – разозлился Герти, пытаясь отпихнуть от себя его бритую голову. – Можешь ты хотя бы в такую минуту оставить меня в покое?
– Вы не умираете, мистра, – нерешительно произнес Муан. – Вас вроде как не задело.
– О чем ты говоришь? Меня подстрелили.
– Все пули угодили в дверь, как я вижу. На вас нет ни единой дырки. Разве что рукав в одном месте пропороло…
– Я лежу в луже крови, – устало сказал Герти, ощущая, однако, какую-то душевную неуверенность. Ночное небо стало на шаг от него дальше.
– Это не кровь.
– А что?
Муан принюхался.
– Сдается мне, какие-то помои. Ваша соседка, пожилая миссис, их тут для котов оставляет…
С помощью Муана Герти поднялся и ощупал себя дрожащей рукой. Полинезиец был прав: следов пуль на теле не обнаружилось, не считая неровного, еще теплого отверстия в рукаве. Едва удерживаясь на ногах, не обращая внимания на стекающую по пиджаку зловонную жижу, Герти повернулся к двери. На полированной поверхности темнели четыре хорошо заметные вмятины.
«Четыре выстрела. В упор. А я остался невредим, потому что в последний миг поскользнулся на луже помоев! – подумал Герти отрешенно. – Рехнуться можно».
– Полковник?..
– Что? Ах, простите. – Герти попытался принять
