Первый закон: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Джо Аберкромби
Королева Тереза сидела в полном одиночестве, напротив окна в огромной королевской спальне.
Графиня Шалере бродила по дворцу, стараясь не попадаться на глаза Джезалю. Прочих фрейлин отправили домой, в Стирию, до того, как гурки взяли в блокаду гавань. Джезаль и супругу бы отослал, но, к несчастью, выбора у него не было.
Когда он вошел в комнату и затворил за собой дверь, Тереза даже не обернулась. Джезаль, чумазый от сажи, в мокрых грязных сапогах, сдержал тяжелый вздох и побрел к окну.
– Ты пачкаешь полы, – по-прежнему не оборачиваясь, обычным ледяным тоном сообщила Тереза.
– Война – грязное дело, любовь моя.
Стоило произнести последние два слова, и королеву перекосило. Джезаль уже не знал, плакать ему или смеяться. Он упал в кресло напротив нее, даже не подумав разуться. Да, ее приведет это в ярость. С другой стороны, в ярость ее приводит все, что бы Джезаль ни делал.
– И надо было тебе прийти в таком виде? – поинтересовалась она.
– Не удержался! Ты моя жена, в конце концов.
– Я этого брака не желала.
– Представь себе, я тоже. Веришь или нет, я бы с радостью женился на той, кто хотя бы без ненависти относится ко мне! – Джезаль вскинул руку и с трудом подавил гнев. – Прошу, не будем ссориться. Мне и так есть с кем сражаться. И их больше, чем я могу выдержать. Можем мы хотя бы… не враждовать?
Тереза долго смотрела на него, задумчиво нахмурившись.
– Как у тебя получается?
– Получается – что?
– Продолжать эти попытки?
Джезаль слегка улыбнулся.
– Придавала сил надежда, что тебе придется по душе моя настойчивость. – Королева не улыбнулась, однако выражение ее лица как будто смягчилось. Джезаль и не рассчитывал, что супруга наконец потеплеет к нему, однако твердо вознамерился держаться даже за крохотный лучик надежды. Надежды ему не хватало больше всего. Он подался вперед и заглянул в глаза Терезе. – Ты обо мне невысокого мнения, и винить тебя не в чем. Поверь, я сам не в восторге от себя, но я стараюсь… изо всех сил стараюсь… стать лучше.
Губы Терезы слегка дернулись в подобии печальной улыбки. Уже кое-что. Джезаль пораженно застыл, когда она прикоснулась к его щеке. Дыхание сперло, кожу – в том месте, где пальцы Терезы коснулись ее, – стало покалывать.
– Как ты не поймешь, что я презираю тебя? – спросила Тереза, и Джезаль похолодел. – Мне противно твое лицо, твое присутствие, твой голос. Мне омерзительно это место и эти люди. И чем скорее гурки сожгут здесь все, тем сильнее будет мое счастье.
Она снова уставилась в окно, развернувшись к Джезалю идеальным профилем.
Джезаль медленно встал.
– Сегодня я буду спать в другой комнате. В этой для меня слишком холодно.
– Ну наконец.
Когда человек получает все, о чем он мечтал, это может стать для него проклятьем. Если блестящие награды вдруг превращаются в пустые побрякушки, у него не остается даже мечтаний для утешения. Все то, чего Джезаль, как ему казалось, желал – власть, слава, прекрасные атрибуты величия, – обернулось пылью на ветру. Теперь он мечтал вернуть все обратно, сделать все как было раньше. Но пути назад не осталось. Совсем.
Сказать было нечего. Развернувшись, он пошел к двери.
Лучше не извлекать на свет
После боя – если ты жив – ты копаешь. Роешь могилы для павших товарищей, отдаешь им последнюю дань уважения, даже если совсем не чтил их при жизни. Копаешь хоть сколько-нибудь глубокую яму, кидаешь в нее тело, присыпаешь землей, и оно там гниет, все о нем забывают. Так было, и так будет.
Когда эта война завершится, копать придется много. И той стороне, и другой.
Двенадцать дней падал с неба огонь. Двенадцать дней прошло с тех пор, как гнев божий обрушился на горделивых розовых, и их несгибаемый город почернел от сажи и дыма. Двенадцать дней длилась резня: на улицах, стенах и в домах. Двенадцать дней при свете холодного солнца, под дождем, задыхаясь от дыма, и двенадцать ночей при мерцающем факельном свете Ферро была в самой гуще событий.
Она шлепала ногами по блестящим плитам, оставляя черные следы на полу коридора. Это был пепел. Пепел и сажа, что покрывали сейчас два района, где лилась кровь. Пошел дождь, и пепел смешался с водой, образуя липкую жижу вроде черного клея. Она была всюду – на домах, что еще стояли, на домах, что превратились в черные остовы, и на людях – на тех, кто бился и кто уже пал. Хмурая стража и раздраженные слуги взирали с отвращением и на нее, и на следы, которые она оставляла за собой, но ей всегда было плевать на чужое мнение. Плевать она хотела на него и сейчас. Скоро пепел и сажа будут повсюду, скоро все станет прахом, если гурки пробьются.
А пробьются они обязательно. Каждый день, невзирая на усилия оборванных защитников, на потери, что несли они средь разрушенных зданий, войска императора продвигались к центру города.
К Агрионту.
Она застала Юлвея в просторной палате. Маг сидел в кресле, на его худых запястьях болтались браслеты. Спокойствие, что прежде окутывало Юлвея подобно покрывалу, будто сдернули. Он выглядел напуганным, озабоченным, глаза его ввалились, превратившись в темные впадины. Стал тем, кто смотрит в лицо поражению, и таких людей Ферро за последние несколько дней повидала достаточно.
– Ферро Малджин, прямо с передовой… Я всегда говорил: дай тебе шанс, и ты вырежешь весь мир, и сейчас как раз выдался такой случай. Ну, как тебе война, Ферро?
– Недурно. – Она бросила лук на полированную столешницу, вынула из-за пояса меч и скинула с плеча колчан. Стрел осталось мало. Большую часть из них она всадила в гуркхульских солдат, среди почерневших руин на окраине города.
Вот только ей было нерадостно.
Убивать гурков – это как питаться медом. Когда его мало, ты хочешь еще, но если объешься, становится плохо. Когда убиваешь, силы уходят огромные, а трупы – слабая награда за большие старания. Впрочем, останавливаться было поздно.
– Ты ранена?
Ферро надавила на перевязанную грязной тряпкой руку. Из-под серой ткани проступила кровь. Боли не было.
– Нет.
– Еще не поздно, тебе необязательно здесь погибать. Я могу увести тебя с собой, ведь я иду, куда хочу, и беру с собой тех, кого хочу. Если прекратишь убийства, кто знает, может, Бог найдет и для тебя местечко на небесах?
Ферро устала от проповедей Юлвея. Если Байязу она
