Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
– Ты думаешь? – Корнейка ничуть не удивился.
– Они же не зря держат здесь бурьянных крыс… шарьков, то есть.
– Странный способ заманивать в ловушку двух простодушных пацанов.
– А они – не пацанов. Стрельцов. Стрельцы разгонят крыс, стрельцы спустятся в колодец, стрельцы придут сюда. Они это взяли и рассчитали, как гроссмейстеры в шахматах просчитывают комбинации на десять ходов вперед.
Корнейка покачал головой.
– Нет, это вряд ли. Никакой гроссмейстер не пойдет на такую комбинацию – добровольно отдать ферзя.
– Но если он поставит мат?
– Кому? Нам? Друг Санька, для жучар наша жизнь – ничто, и наша смерть – тоже. Ради нее они, может быть, пожертвуют пешку, самую завалящую, и то вряд ли. А уж ферзя…
– Ладно, бери ферзя, да и пойдем, – здесь было интересно, но Саньке захотелось вернуться на поверхность, а ещё лучше – домой, в Норушку.
– Взять? Нет, эту фигуру без нужды такому игроку, как я, трогать не стоит. Ее сюда гроссмейстер поставил. Да не так и просто ее тронуть, фигуру эту.
– Током ударит?
– Не должно, – Корнейка осторожно прикоснулся к чаше. – Конечно, не должно. Но – попробуй сам взять ее, – он отвел руку, освобождая место.
Санька кончиками пальцев дотронулся до стенки чаши. Прохладная, но сухая. Не выскользнет. Он охватил ее покрепче, приподнял – нет, только попытался. Чаша – словно приклеенная. Он взял двумя руками – скорее, для удобства, сил не прилагал, ещё расколется. Чаша не шелохнулась.
– Она приклеена, – сказал он.
– Нет, не думаю. Просто тяжелая.
– Сколько ж она весит, центнер, что ли?
– Нет, не центнер. Пять тонн.
– Пять тонн? – но недоверия не было, Санька и сам чувствовал – чаша тяжелая.
– Возможно, чуть больше, сразу и не скажешь. Сгущенная вода весит разно.
– Но как же хрусталь выдерживает?
– Так и хрусталь непростой. Он что угодно выдержит.
– И пулю?
– Даже водородную бомбу.
Санька поверил. Уж больно необычно выглядела чаша. Вернее, не выглядела, мало ли что как выглядит. Просто от нее, и от сгущенной воды, и вообще от этого места исходило чувство крепости, силы. И чувствовалось же – силы этой лучше не касаться. Неподъемная она. Тут же вспомнилась сказка про Святогора-богатыря и Микулу Селяниновича. Что с того, что сказка? В хорошей сказке все – правда.
– Давай выбираться, – сказал он, и почувствовал, что сказал как раз то, чего требовала душа. Конечно, ужасно интересно – и зал подземный, и чаша, и вода светящаяся, но только лишней минуты здесь быть не стоит.
Ему пришлось повторить предложение —
Корнейка никак не хотел уходить. Ему тут многое понятно, а ещё больше запомнить следует, чтобы рассказать у себя в школе, вот и не торопится. Но когда Санька позвал его в третий раз, да ещё за руку потянул, Корнейка, с сожалением вздохнув, согласился:
– Да, пора, пора. Идем – и все же ещё несколько минут неотрывно смотрел на чашу. Так ценители в музее на картину неотрывно смотрят, а простые люди разок глянут, да и дальше себе идут. Но то в музее…
Наконец, они пошли назад. Глаза привыкли, и теперь он видел отчетливо каменные плиты, на которых вытесаны были мелкие фигурки – людей, животных, непонятных существ или просто закорючек.
А дверь, железная, действительно лежала, словно подъемный мост. Интересно, как он поднимается?
Санька взялся за веревку, дернул для пробы. Держится крепко.
Он полез вверх. Силы прибавилось, поднимался легко, ладони и веревка составляли целое. Хорошие веревки делают, однако.
Поднимаясь, он ещё и рассматривал стены обретенным сумеречным зрением. Здесь они были ровными, никаких фигурок.
А все-таки стало темнее. Одно другому не противоречит: одно дело видеть лучше, другое – света в колодце меньше.
Он полез резвее, беспокойство добавило сил, хотя их и без того хватало. Спускался он куда медленнее.
Но светлее не становилось. Неужели кто-то закрыл колодец крышкой? Нет, звуки дыхания, движения подсказывали – колодец открыт. В противном случае эхо было бы другое.
В чем же дело?
Он понял это, когда выбрался из колодца.
Стояла ночь.
15
В свете луны он увидел Джоя. Тот всматривался в заросли бурьяна, шерсть на загривке вздыблена, пасть оскалена. Пес взглянул на Саньку с упреком, мол, что ж ты так задержался – но тут же перевел взгляд обратно. В темноте что-то было, и это что-то Джою явно не нравилось.
Судя по звездам, было около полуночи. Внутренние часы явно подвели Саньку. Не на минуту, не на час даже. Ну, сколько он пробыл в колодце? Учитывая спуск и подъем – двадцать две минуты, тут он не мог ошибиться.
А все-таки ошибся, ещё как ошибся.
Внизу лязгнуло. Дверь поднялась, понял Санька. Сейчас Корнейка вылезет. Может, объяснит.
Обувался Санька очень быстро, и успел аккурат к появлению из колодца Корнейки.
Тот был не сколько удивлен, сколько расстроен.
– Совсем упустил из виду. Искривление времени вблизи магических масс… – он не закончил, только вздохнул и тоже стал обуваться.
Вздыхай, не вздыхай, а времени не вернешь.
– Кого это Джой высматривает? – перевел разговор Санька, – бурьянных крыс?
– Нет. Там вурдалак засаду устроил.
– Засаду? На кого?
– На нас, конечно, – произнес это Корнейка спокойно, почти равнодушно.
– На нас? А мы…
– А мы – из-за меня, лопуха, – припозднились. Теперь пойдет писать губерния…
– Но мы с ним справимся?
– С вурдалаком-то? Он и не нападет на нас один, Джоя побоится.
– Это хорошо, – искренне сказал Санька.
– Только их, вурдалаков, здесь дюжина. Тот, что в кустах и думает, звать остальных, или нет. Звать – самому мало достанется. Не звать – есть надежда, что мы разделимся, порознь пойдем, тут-то он кого-нибудь и схватит. А не разделимся, тогда он остальных и поманит.
– Как поступим? – деловито спросил Санька. В голосе Корнейки совершенно не было испуга. Только смущение. Ладно, с кем не бывает, подумал Санька. Нужно домой поскорее. Родители, поди, с ума сходят. Но и тут он надеялся на Корнейку – успокоит магическим путем. А нет, то что ж…
– Так и поступим. Я сейчас будто поругаюсь с тобой и один пойду, а ты с Джоем меня подождешь здесь – теперь Корнейка говорил совсем тихо, едва-едва слышно, Санька больше по губам угадывал.
– Хорошо, – спорить Санька не стал, чувствовал – некогда. Ушло время споров. Должно быть, справится Корнейка с вурдалаком. А как – не Санькино, дело.
Уверенности придавали игрушки дяди Сэма. Оно, конечно, вурдалак, это вурдалак, но тридцать девятимиллиметровых пуль со смещенным центром тяжести –
