Первый закон: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей - Джо Аберкромби
– Дерьмо, – шипел он. – Дерьмо, дерьмо!
Молчун поднял на него взгляд.
– Лучше не смотри.
Ищейка отвернулся и сразу же заметил офицера Союза – в красном мундире, на фоне бурой грязи.
– Свирепый! – вскричал Ищейка, невольно улыбаясь. – Рад, что у тебя получилось! Очень рад!
– Лучше поздно, чем никогда.
– Не стану спорить. Ты совершенно прав.
Вест хмуро посмотрел, как Молчун штопает руку Ищейке.
– Как у вас?
– Как тебе сказать… Тул мертв.
– Мертв? – пораженно переспросил Вест. – Как?
– Погиб в бою, как же еще! Разве не в том смысл войны – понаделать кучу трупов? – Он обвел крепость рукой с зажатой в ней флягой. – Я тут сидел, думал… может, не стоило пускать его вниз? или надо было отправиться с ним? или обрушить небо на землю? Глупости, без пользы как живым, так и мертвым. И все равно я думаю, думаю…
Вест хмуро оглядел взрытую ногами землю.
– Победителей могло вообще не быть.
– Твою мать! – ругнулся Ищейка, когда игла в очередной раз вошла ему в руку, и отбросил пустую флягу. – В таком поганом деле победителей никогда не бывает! В жопу все!
Молчун обрезал нить ножом.
– Пошевели пальцами.
Руку жгло, но все же Ищейка, рыча от боли, стиснул кулак.
– Вроде неплохо, – сказал Молчун. – Ты везучий.
Ищейка горьким взглядом окинул поле битвы.
– Это, по-твоему, везение? То-то я своей удачи заждался.
Пожав плечами, Молчун порвал кусок ткани на полосы, для перевязки.
– Бетод у тебя?
Ищейка, раскрыв рот, посмотрел на Веста.
– А не у вас?
– Пленников много, но Бетода среди них нет.
Ищейка отвернулся и презрительно сплюнул.
– Ни его, ни этой ведьмы, ни Ужасающего, ни жирных сынков Бетода…
– Скорее всего они уже мчатся в Карлеон.
– Наверняка.
– Он запрется у себя в твердыне, соберет новые силы, союзников и приготовится к осаде.
– Не удивлюсь.
– Вот разберемся с пленниками и сразу отправимся за Бетодом в погоню.
Ищейка внезапно ощутил такую беспомощность, что чуть не упал.
– Клянусь мертвыми. Бетод улизнул. – Он рассмеялся, и в ту же секунду у него на глазах выступили слезы. – Будет ли этому конец?
Молчун тем временем забинтовал ему руку.
– Все.
Ищейка взглянул на него и произнес:
– Все? Нет, еще далеко не все. – Он вытянул руку. – Помоги встать, Свирепый. Надо друга похоронить.
Солнце опустилось низко, когда похоронили Тула. Оно едва выглядывало из-за горных вершин, золотя низ облаков. Хорошая погода для погребения хорошего человека. Люди тесным кольцом обступили свежую могилу. Хоронили в тот вечер многих, по ним тоже произнесли прощальные речи, однако Тула любили больше всех, и потому на его похороны пришла целая толпа. И даже там вокруг Логена народ не теснился. Он и пустота вокруг. Как в прежние времена, когда никто не смел занять место рядом с ним. Логен никого не винил – если бы он мог, то сам от себя давно бы бежал.
– Кто скажет слово? – спросил Ищейка, глядя на каждого по очереди.
Логен смотрел себе под ноги, не смея поднять глаз, не говоря уж о том, чтобы произнести речь. Битву он помнил урывками и мог лишь догадываться о случившемся. Он огляделся, облизывая разбитые губы, и никто не посмел ничего ему сказать. Даже если и знал правду.
– Никто не скажет слова? – надломившимся голосом повторил Ищейка.
– Тогда, мать вашу, скажу я. – Вперед выступил Черный Доу. Он не спеша оглядел собравшихся, и его взгляд задержался на Логене. Так тому показалось. Да, скорее всего показалось…
– Тул Дуру Грозовая Туча, – начал Доу, – вернулся в грязь. Видят мертвые, мы с ним всегда спорили. По поводу и без, но это все моя вина. Я, козел этакий, любил спорить, даже в лучшие дни. Сожалею, хоть и поздно.
Черный Доу судорожно вздохнул.
– Тул Дуру. На Севере всякий знал это имя и произносил его с уважением, даже его враги. Он умел… вселить надежду. Надежду! Хочешь быть сильным, да? Храбрым? Хочешь, чтобы все было сделано правильно, как в старые дни… – Он кивнул на свежий холмик. – Ты возвращаешься туда, Тул Дуру Грозовая Туча. Ты не увидишь гребаного будущего. Без Тула я обеднел, да и вы все тоже.
Понурив голову, Черный Доу побрел прочь, в сторону заката.
– Мы все обеднели, – негромко повторил Ищейка, сквозь редкие слезы глядя на могилу. – Хорошие слова.
Все они чувствовали себя разбитыми, все, кто стоял над могилой. Вест и его человек Пайк, Трясучка и даже Молчун. Все горевали.
Логен хотел чувствовать то же. Хотел плакать – по смерти хорошего человека. Потому, что он, наверное, ей причина. Но слезы не шли. В догорающем свете солнца, пока крепость в Высокогорье погружалась во тьму, Логен смотрел на могилу и не чувствовал ничего.
Хочешь стать кем-то иным – отправляйся в иное место, займись иным делом с иными людьми. Если возвращаешься на старое место, то и стать тебе снова тем же. Надо смотреть правде в глаза. Пытаясь измениться, Логен лишь обманывал себя. Тяжелее всего не быть собой. Он навсегда останется Девятью Смертями. Как бы ни изворачивался, как ни хитрил, от себя он убежать не мог. Логен хоть что-то чувствовал.
Девять Смертей не чувствует ничего.
Грубое пробуждение
Просыпаясь, Джезаль улыбнулся. Сумасбродная кампания завершилась, он возвращается в Адую. В объятия Арди, теплые и надежные. Он свернулся калачиком и томно поерзал под одеялом… и тут же нахмурился, услышав постукивание. Чуточку приоткрыл глаза. Кто-то шипел.
Из-за полога королевского ложа на него сердито взирало бледное в темноте лицо Терезы. В памяти тут же всплыли события последних недель. Королева со дня свадьбы ничуть не изменилась, однако сейчас ее идеальное личико страшно перекосило от ненависти.
Королевская спальня превратилась в арену сражений. Граница, непрестанно охраняемая, пролегла между дверью и камином, и Джезаль пересекал эту невидимую линию на свой страх и риск. Дальняя половина комнаты отошла Стирии, и ложе стало самой надежной и неприступной цитаделью Терезы. На вторую ночь Джезаль – надеясь, что в первую, возможно, имело место недоразумение, – попытался атаковать твердыню вполсилы и вынужден был отступить с разбитым носом. Он взял супругу в долгую и безнадежную осаду.
Тереза проявила себя настоящей королевой притворства. Джезаль спал на полу, на какой-нибудь лежанке или на чем угодно, но только не с женой. Однако утром, за завтраком она как ни в чем не бывало улыбалась, разговаривала с ним о разных пустяках и даже – если их видели – нежно брала его за руку. Ей удавалось
