У порога - Юрий Витальевич Яньшин
— Отлично. Палыч, ты слышал? Хорошо. Тогда перекрывай всё и там. Сюда, к центральному входу подгонишь автозак. И еще постарайся, как-нибудь, чтобы группа захвата не привлекая внимания, проникла на заседание Собора. Придется брать матерого преступника, возможно, что и вооруженного. В общем, всех впускать — никого не выпускать! До особого моего распоряжения.
— Двери, наверняка будут закрыты, — засомневался в благополучном исходе операции Тучков.
— У дверей будут наши люди. Они откроют и проводят, — пришел на выручку Евфимий.
— Слыхал? — опять обратился диктатор к жандарму. — Тогда сигналом к началу операции будут мои слова: «Время! Время!»
— Всё понял, Валерий Василич, — откликнулся Тучков.
— Тогда пожелай себе и мне удачи, — буркнул Афанасьев и, не дожидаясь ответа, выключил коммуникатор.
Затем поднес левую руку к лицу и посмотрел на свои часы:
— Ёкасука! Мы опаздываем уже на пятнадцать минут. Идемте скорее, отче! — воскликнул он, и бодро вскочив с лавки, кинулся вон из этого узилища.
Глава 65
Там же
Афанасьев поменялся местами с Евфимием, и теперь уже не он, а священник был в роли догоняющего. Как и все танкисты, Валерий Васильевич прекрасно ориентировался на любой местности, включая и закрытые пространства, поэтому, несмотря на то, что был впервые в этом притворе, он нутром чуял, куда надо идти, чтобы попасть в центральное помещение Храма. Все же митрополит, пользуясь своим ростом, быстро догнал ретивого диктатора. И догнав его через десяток шагов, ухватил за рукав пиджака, придерживая неуемную прыть бывшего генерала. Не дойдя до толпы священников, сгрудившихся в конце коридора, они резко остановились.
— Постой, Валер, — совсем уж по-простому обратился к Верховному митрополит. — Может не надо так-то?!
— Как, так?! — не понял Валерий Васильевич.
— Ну, так… С оцеплением и группой захвата… Всё ж таки не серийного убийцу или маньяка, а самого Предстоятеля Русской Православной Церкви захомутать решили. Зачем давать лишние поводы к нестроениям? Может довольно будет простого низложения?! А?
— Да, в уме ли ты, отче?! — округлил на него глаза Верховный. — Ты, что дурак?! Или до сих пор не врубился в ситуацию?! Да все ваши обвинения, что вы насобирали за три с лишним месяца яйца выеденного не стоят!
— Как это?! — опешил митрополит.
— А вот, так! — рявкнул Афанасьев, уже не заботясь, что его услышат церковные служители на том конце коридора. — Все эти ваши обвинения в сребролюбии, симонии, стяжательстве и взяточничестве, в лучшем случае, тянут на общественное порицание. Обвинение в Коррупции и взяточничестве применяются только в отношении государственных чиновников, а у вас, извините, частная лавочка, да еще и отделенная от государства. Сребролюбие и тяга к роскоши, хоть и порицаемы в обществе, но ненаказуемы. И вообще, это всё подарки, от которых отказываться грех, ибо гордыня. Зарубежные счета? А кто сказал, что их запрещено иметь?! Скажет, что берег деньги Матери Церкви там из-за неоднозначной экономической обстановки в стране. Торговля водкой и табаком? Так, государство само разрешило. На то имеется специальное Постановление Правительства. Контрабанда? Да, преступление. Но ты сначала докажи, что он лично имел к этому отношение.
— А предательство веры предков?! — поднял пастырский посох митрополит.
— Порицаемо. Не спорю. Однако, тоже не наказуемо. Нет такой статьи об измене Родины в виде подчинения православия католицизму. Это, опять же, ваши внутренние разборки, государства никак не касающиеся. Скажет, что хотел покончить с многовековой враждой двух церквей, — резюмировал диктатор бескомпромиссным тоном.
— А грех прелюбодеяния и содомии? — робко вставил сбитый с толку Местоблюститель, надеявшийся, хоть в этом найти зацепку.
— Стараниями прежних властей, статьи о педерастии в нынешнем УК не имеется. А склонение к половому акту женщины без применения к ней насильственных действий наказывается штрафом в сто двадцать тысяч целковых, если я точно помню 113 статью Кодекса. Тьфу! Мелочи! И что в итоге получаем?!
— Что?! — со страхом воззрился на диктатора священник.
— Пшик получаем! Крику много — шерсти мало, — сделал неутешительное заключение Афанасьев. — А вот убийство, это как раз то, что нам и надо! От этого уж за священническими ризами не укроешься. Эта карта бьет все остальные — на раз-два!
— Значит, говоришь, без этого не обойтись? — поник головой митрополит.
— Никак, нет, — как бы извиняясь за создавшееся положение, развел руками диктатор.
— Ладно, говори, что делать, сыне мой?
— Дай приказ кому-нибудь из своих, чтобы встретили людей из органов и проводили тайком в зал. Сам ведь обещал.
— Да-да, конечно, — покивал тот головой и поманил к себе одного из служителей.
Один из толпы, кого подозвал к себе Евфимий, тут же подошел и почтительно клонил голову в ожидании указаний.
— Я пока буду инструктировать архимандрита Павла, — кивнул в сторону подошедшего митрополит, — ты ступай вон к ним и они тебя проводят до приготовленного для тебя места.
Афанасьев не стал отвечать, а просто направился к стоящим клирикам, которые почтительно расступились при его приближении.
Когда Афанасьев в сопровождении священников вошел в центральное помещение Храма, в глаза до рези ударил яркий свет, льющийся со всех сторон от электрических светильников, включенных на полную мощность. Хотя, не исключено, что это ему только показалось после длительного пребывания в полутемной келье. В глаза также бросилось большое количество разномастно одетого народа. Он думал, что в Храме будет присутствовать не более 300–400 человек из числа церковнослужителей на манер заседаний Нижней Палаты Думы, но здесь было все не так, как он себе представлял первоначально. В помещении, которое могло вместить в себя разом до пяти тысячи душ, находилось на его взгляд, как минимум, тысячи две. И только где-то около половины из них были облачены в священнические ризы. Все остальные, кто здесь присутствовал, были одеты в мирское. Несмотря на то, что он и сам был одет в гражданский костюм, его сразу же узнали. Приветственные возгласы в помещении с прекрасной акустикой звучали особенно громко и порядком-таки смутили Валерия Васильевича. Он застенчиво улыбался и кивал головой направо и налево, попутно заливаясь краской смущения и чувствуя себя артистом цирка на арене от которого ждут каких-то невероятных трюков и фокусов. Его приветствовали, но из-за того, что он был плотно окружен свитой, состоящей из священников высокого ранга, близко подходить не решались.
Почти все пространство Храма было заставлено длиннющими деревянными лавками, ничем не покрытыми и видимо, принесенными сюда из трапезной. И еще заметил Афанасьев своим натренированным взглядом, что лавки были аккуратно сгруппированы в пять «коробочек», словно полк
