У порога - Юрий Витальевич Яньшин

— Никакая не напраслина! — в свою очередь набычился Афанасьев, не любивший оставлять последнее слово в споре своему противнику. — Да, говорил, что увеличилось, но с какого времени?! Не с того ли, как мы пришли к власти?! Твои ведь слова. А все почему?! Да потому, что мы не стали прятать обгаженные портки, а пошли да и замочили их в хлорке! Нам это пошло только на пользу, и вам пойдет. И люди к вам потянулись не просто так, от безысходности какой, а потому, что вы отстранили святотатца от престола патриаршего и начали против него вести следствие.

— Премного злы и беспощадны словеса твои, но и справедливы вельми, — опять нахохлился митрополит. — Про портки, измаранные, это ты метко выразился, — с явной неохотой признался Евфимий, — да, вот только я опасаюсь, что в процессе стирки мы выплеснем и ребенка вместе с грязной водой.

— Ну, ты даешь, отче! — хохотнул Афанасьев. — Кто же стирает портки вместе с ребенком?! Ты с него их сначала сними, да откинь пока куда подальше. А уж, когда он очутится у тебя в руках голеньким и плачущим от унижения, неудобства и холода, тут-то и окунай его в лохань! Понял ли аллегорию?

— Как не понять? — пожал плечами митрополит. — Предлагаешь перед помывкой выставить голый срам на всеобщее обозрение?

— Сам ведь знаешь, что любое очищение подразумевает под собой и срам, и стыд, и покаяние. Без этого никак уж не обойтись, — развел руками Валерий Васильевич. — Кстати, — спохватился он, — если уж мы заговорили о стыде и сраме, что там случилось на самом деле с прежним Патриархом, как там бишь его, Алексием, вроде бы?

— Следствием был установлен несчастный случай, — вновь неопределенно пожал плечами Палий.

— Ну да, ну да, — саркастически покивал головой Афанасьев. — В таком разе, разреши-ка мне в твоем присутствии сделать один звоночек?

— Звони, — милостиво разрешил священник. — Извини, я бы отошел в сторонку, да некуда — обвел он рукой невеликое помещеньице.

Валерий Васильевич сунул руку во внутренний карман пиджака (с момента ухода в отставку он одевался исключительно в гражданское) и достал оттуда коммуникатор. Рыться в «телефонной книге» не стал, ибо и так знал набираемый номер наизусть. После нескольких продолжительных гудков, на том конце взял трубку мобильника Николай Павлович.

— Николай Палыч, я наверное тебя сейчас отвлекаю от важного и любимого занятия, но мое дело к тебе уж больно срочное, — загудел Афанасьев, сдабривая свой голос заискивающими нотками.

— Слушаю вас, Валерий Васильевич с вниманием. Помогу, чем могу, — обнадежил жандарм повелителя Всея Руси.

— Я сейчас нахожусь в Храме Христа Спасителя. До начала Поместного Собора осталось минут пятнадцать. Битва предстоит нешуточная.

— Понимаю, — коротко бросил Тучков.

— Так вот, что я хотел у тебя спросить, Николай Палыч, ты случаем не в курсе, что там на самом деле произошло двенадцать лет тому назад с предыдущим Патриархом Алексием Вторым?

— Случайно — нет, а вот специально — да, в курсе. Именно мне было тогда поручено лично заняться этим делом, я тогда только-только занял должность начальника следственного управления, — окунулся в воспоминания молодости Председатель КГБ.

— Ну и что ты можешь сказать о том деле, хотя бы вкратце? — поторопил его Афанасьев.

— Если вкратце, то темное и грязное было дело, — не замедлил тот с ответом.

— Хм, — хмыкнул Верховный, — весьма информативно. А если чуть приподнять завесу?

Афанасьев не стал включать «громкую» связь, но в маленькой и пустой келье всё было хорошо слышно и так, поэтому митрополит затаив дыхание навострил уши, чтобы не дай Бог, не пропустить чего-то важного для себя. Он даже чуть-чуть склонил голову набок, чтобы было лучше слышать говорящего на том конце Тучкова.

— Я хорошо помню все детали этого дела. Официально смерть Патриарха произошла в результате стечения целой цепочки трагических обстоятельств. Якобы во время принятия ванных процедур ему вдруг стало плохо с сердцем, он поскользнулся и упал, попутно ударившись головой об край ванны, в результате чего произошла травма черепа, повлекшая за собой летальный исход. Но всё это — ерунда на постном масле. Это было классическое «идеальное» убийство, разыгранное, как по нотам.

— Тебя что-то насторожило в результатах вскрытия?

— Да, ё…. твою мать, — невольно вырвалось изо рта Тучкова неприличное ругательство, — не было никакого вскрытия! Из самой администрации Президента прибежал нарочный с письменным запретом от Самого на проведение мероприятий по вскрытию тела.

— Он как-то объяснил запрет на вскрытие? — продолжил играть роль опытного «следака» Валерий Васильевич.

— Угу. Типа мол при жизни Патриарх отличался праведностью в поведении и чистоте помыслов, а потому-де не исключено, что впоследствии его могут причислить к лику если и не святых, то блаженных.

— И?

— И значит, негоже копаться во внутренностях почти святого угодника. Или как их там ещё называют? — продолжал негодовать много лет спустя жандарм.

— А почему ты назвал это классическим идеальным убийством? — поинтересовался Афанасьев.

— Потому что там все развивалось по сценарию много раз описываемому в классических детективах, где убийство происходит в запертой изнутри двери.

— Расскажи, но только кратенько, а то нам уже скоро идти, — потребовал диктатор и чуть прибавил громкость динамика, чтобы Евфимий окончательно не свернул себе шею.

— Патриарх, видимо, уже давно чуял, что его хотят устранить, поэтому был крайне недоверчив во всем — начиная от приема пищи и кончая личной охраной, на которую, кстати, не шибко-то и надеялся. Особенного недоверия заслужил митрополит Нафанаил. Видимо, у них уже были стычки. Из-за этого тотального недоверия у него развился синдром преследования, который приобрел гротескные черты. Он постоянно запирался на все запоры, когда находился один в помещении. Так было и в этот раз. Он, пойдя в ванную, заперся там, на ключ, как обычно. Именно поэтому между наступлением смерти, которая произошла, ориентировочно, около полуночи и нахождением тела прошло более восьми часов — пока стучали, пока взломали дверь. Предварительный осмотр тела показал, что черепная травма стала следствием сильного удара в висок тупого предмета. И, тем не менее, смерть наступила не сразу. Он еще пробовал оказать сопротивление. Кругом было полно кровищи. Она была в ванной, на полу, на кафельной стене. Руки покойного тоже все были в крови. Даже на одежде Патриарха, что лежала на тумбочке, была кровь. И кругом были кровавые отпечатки от ладоней, от пальцев. Мы провели предварительную дактилоскопию покойного. Большинство кровавых, да и просто отпечатков в ванной комнате, принадлежали ему самому. Он вообще не любил, когда кто-то кроме него посещал это место. Но вот несколько отпечатков, к тому же кровавых,