Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
– Да, но, может быть, это и впрямь не слишком вежливо, не пора ли оставить, наконец, бедного Карлмана в покое? – с тихим упреком сказала Хульда. Однако она тоже выполнила просьбу подруги и теперь сидела на диване между Биттерлингами. Карлман выбрал другое кресло, а старик Пфиффер устроился на табурете за спинами остальных.
– Я хочу предложить вам нечто необычное, особенно с учетом печальных обстоятельств, – сказала Гортензия, как только все покорно умолкли. – Тем не менее я полагаю, что Бедда на это бы согласилась.
– На что же она согласилась бы? – поинтересовалась Тильда Биттерлинг, попирая законы вежливости.
Она была самой довольной из всех, потому что наконец- то смогла принять участие в событиях, о которых раньше знала только по рассказам Звентибольда. К тому же, поскольку она не входила в знаменитый круг друзей Гортензии, приглашение посетить легендарный дом дамы Самтфус- Кремплинг показалось ей очень лестным.
Гортензия бросила на Тильду снисходительный взгляд, чуть приподняв брови, а затем раскрыла секрет:
– Предлагаю всем вместе отправиться в Баумельбург на Праздник Масок! Что скажете?
Все взгляды устремились на нее. Карлман и Бульрих смотрели скорее с удивлением, нежели с возмущением. Ободренная таким вниманием, Гортензия продолжила:
– Мне хорошо известно, что Бедда в последние два года воздерживалась от участия в празднике из-за смерти Берольда, и ее сын, конечно, тоже. И все же сегодня я осмеливаюсь предложить Карлману присоединиться к маскарадному шествию, до которого осталось меньше двух недель. Поверьте, до сегодняшнего дня я тоже надеялась обрести покой в оставшиеся темные Луны года. Однако меня не отпускает предчувствие, что мы, связанные друг с другом Волчьей ночью, должны быть там.
С каждым словом голос Гортензии звучал все настойчивее, и она сама себе удивлялась. В полдень на холме эта идея показалась ей удачным способом немного отвлечь Карлмана от тяжелых мыслей, теперь же поездка на маскарад стала необходимостью, связанной не столько со смертью Бедды, сколько с угрозой для Холмогорья. Гортензии вдруг вспомнилось надменное лицо Резеды Биркенпорлинг, упрямой хозяйки «Винного кубка», рядом с самодовольно улыбающимся Лоренцом Парасолем, который вообще мало что понял в тот день.
– Мы можем бросить невежественных квенделей, предоставив их самим себе, – заключила Гортензия, будто в ответ на свои последние мысли. На лице старика Пфиффера читались одновременно одобрение и озабоченность, истолковать которые не было возможности.
– Во имя всех лесных грибов, что на тебя нашло? – Звентибольд больше не мог усидеть на месте.
После совета в «Старой липе» он окончательно рассорился с некоторыми членами совета устроителей празднества и вообще не собирался в этом году ехать в Баумельбург. Теперь же он почувствовал, как трудно отказаться от участия в маскараде: предложение Гортензии бросало вызов его стойкости. Не говоря ни слова, Биттерлинг вложил курительную трубку в руку удивленной Тильды и подошел к камину. Не дожидаясь согласия Гортензии, он нагнулся и стал складывать поленья, чтобы развести огонь.
– Что, по-твоему, мы увидим такого, чего не было в прошлые годы? – раздраженно спросил он ее, собирая хворост и куски коры. – Можно подумать, ты ожидаешь каких-то событий. Если это так, то, боюсь, ничего хорошего не будет. Так что давайте просто останемся дома!
Звентибольд наконец поднес горящую спичку к небольшой кучке дров, которую соорудил.
– Должно быть, это говорит в тебе хорошо известная бледная поганка, – насмешливо произнесла Гортензия, с вызовом глядя на Звентибольда.
Бульрих неожиданно встал с кресла.
Он с благодарностью протянул руки к быстро разгорающемуся огню. Старого картографа била дрожь, и не только от того, что он слишком долго сидел в холодной гостиной после утомительного дня. Ощутив, как постепенно согреваются руки, он перевел взгляд с кузена на соседку и обратно.
– Идея, несомненно, в высшей степени странная, – осторожно подтвердил он. – Странная и не совсем подходящая, учитывая, что мы недавно пережили. – Он кивнул Карлману, а затем старику Пфифферу. – Всем известно, что меня редко тянет на Праздник Масок. Однако на этот раз у меня есть необычное предчувствие: мне чудится, что в Баумельбурге мы можем найти ответы на важные вопросы, или даже по дороге туда. А в эти смутные дни ради такого стоит отправиться в путь.
– Как это понимать? – спросил Биттерлинг, глядя на Бульриха так недоверчиво, словно загадочный кузен собирался пригласить их в очередное путешествие в Сумрачный лес.
– Елки-поганки, я слишком долго ломал голову над тем, что со мной произошло и что все это значит, – проговорил Бульрих и оглядел слушателей. – Вы все помните, что видели своими глазами и пережили в Волчью ночь, и даже если это было ужасно, кошмарно и смертельно опасно, вы можете поделиться воспоминаниями друг с другом. Я же по-прежнему копаюсь в темноте, как в мутном болоте, и не нахожу ничего, за что мог бы ухватиться. Какое отношение все это имеет к предложению Гортензии, спросите вы? Простите за пространную речь. Поехать в Баумельбург, чтобы посмотреть, как все сложится, – значит, возможно, узнать нечто такое, что недоступно квенделям, сидящим дома и греющим ноги перед камином.
– Рад за тебя, мой добрый друг, – с невыразимой горечью ответил Звентибольд. – Однако ты, должно быть, забыл, что совсем недавно желал присмотреть за юным племянником и обеспечить ему уют и покой. А теперь, похоже, старый неисправимый барсук снова собирается покинуть логово, чтобы рыскать по незнакомым холмам.
Удар попал в цель, Бульрих пристыженно потупился. Он вдруг почувствовал себя глупо за то, что стоит перед камином и говорит о личных тревогах, в чем его только что обвинил кузен. Старый картограф и сам не знал, что на него нашло.
– Прошу всех и особенно тебя, Карлман, меня извинить, – произнес он изменившимся голосом. – Буду заботиться лишь о том, чтобы ты, мой бедный мальчик, обрел надежный и уютный дом. Это меньшее, что я могу сделать ради тебя и твоей дорогой матушки. Несомненно, скоро она будет являться мне во снах и с полным на то основанием требовать, чтобы я получше заботился о вверенном мне мальчике.
При мыслях об этой картине Гортензия содрогнулась. Образ, который крайне неудачно выбрал сосед, напомнил ей о Серой Ведьме. Со дня смерти Бедды она ни словом не обмолвилась о страшном призраке ни с Бульрихом, ни с Одилием. Все словно молча согласились с тем фактом, что в ночь перед чьей-то кончиной в мир приходят потусторонние силы и творится нечто такое, о чем квенделям не стоит и думать до первых петухов, – остается без лишних слов пережидать, принимая происходящее как неизбежное стихийное бедствие.
В гостиной воцарилось неловкое молчание, слышно
