Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
– Клянусь святыми пустотелыми трюфелями, я хотела сделать что-нибудь приятное! – взяла слово Гортензия. – Кто-то должен хоть немного скрасить конец этого печального дня. Поскольку именно я затеяла неудачный разговор, мне и стоит позаботиться о том, чтобы мы не поссорились. Мне очень жаль, что я набросилась на вас вот так, без предупреждения. Давайте подумаем об этом день, или два, или три…
Договорить она не успела, потому что из глубины своего кресла внезапно подался вперед Карлман. Одну его щеку осветили алые отблески пламени, а другая осталась в тени.
– Хотелось бы знать, что думает о предложении Гортензии Одилий, – произнес он.
– Она права, нам следует принять участие в Празднике Масок, – послышался из полумрака уверенный ответ.
Раздался тихий шорох – это Бульрих выпрямился в кресле, а Биттерлинг в изумлении обернулся туда, где прежде так тихо сидел их старый друг и советник.
– Сам я бы не осмелился предложить такое. Решать, конечно, Карлману и всем остальным, – продолжал старик Пфиффер. – Однако мне, как и Бульриху, в последнее время неспокойно, и это ощущение только усилилось после совета в «Старой липе». Я непременно отправлюсь в Баумельбург. И надеюсь, что встречу там только квенделей под масками, – мрачно добавил он после небольшой паузы.
– Что ж, получается, трое из нас едут в Баумельбург, хотя праздновать никому не хочется, – подытожил Карлман. – Мне – меньше всех, но я не останусь здесь, если вы уедете. Утром мы положили мою мать в холодную землю, и мне так страшно думать о том, что она там, на холмах, совсем рядом и все же бесконечно далеко. – Голос его сорвался, к глазам снова подступили слезы. – Я не хочу прятаться в норку, как маленький, напуганный до смерти зверек. В уютный дом Бульриха я вернусь, только когда выясню, что же случилось с мамой и кто с ней так поступил.
Карлман понурил голову и замолчал. В наступившей тишине лишь потрескивал огонь да ветер завывал за окнами, в давно воцарившейся глубокой тьме.
– Что ж, остаемся только мы трое – сидящие на этом диване, – снова заговорил Биттерлинг. Он посмотрел сначала на Тильду, потом на Хульду и медленно покачал в недоумении головой. – Клянусь именем Эстигена Трутовика, я и не думал, что кому-то под силу изменить мое решение. Тильда помнит, как ужасно и многословно я высказывался по поводу праздника.
– О да, дорогой, – тут же подтвердила его жена, – у меня аж в ушах звенело. Но, в отличие от тебя, я знала, что на этом дело не кончится. Ты слишком долго состоишь в совете устроителей, чтобы мигом все бросить, словно это тебя не касается.
Звентибольд с благодарностью посмотрел на Тильду.
– Значит, мы тоже едем. Остается только Хульда, – сказал он, вопросительно глядя на нее.
– На этот раз я с вами, – ответила Хульда тихо, как мышка, но очень твердо, – хотя обязательно об этом пожалею. Напомните мне мои слова, если будет на то причина: когда все едут, негоже стоять в стороне. Я в долгу перед моей храброй подругой Беддой.
– Значит, договорились, – сказала Гортензия, – и я думаю, что это хорошо. Мы отправляемся в путь не позднее чем через десять дней, чтобы вовремя прибыть в Баумельбург, а до тех пор у нас будет полно забот с приготовлениями. Но на сегодня уже достаточно.
– У меня только один вопрос, – прервал ее Карлман. – Мы отправляемся в Баумельбург все вместе из Зеленого Лога? И наденем там маски? У меня с собой почти ничего нет, так что завтра я бы съездил в Звездчатку со Звентибольдом и Тильдой… Я все равно собирался это сделать… даже если будет трудно войти в дом без мамы, – пробормотал он, запинаясь.
– Ты можешь остаться здесь. У Бульриха всего достаточно, об этом уже позаботились, – заверил его старик Пфиффер. – Что же касается праздника, то, конечно, желательно быть как все, в масках и мантиях. Будем ли мы участвовать в карнавальных шествиях или просто наблюдать с обочины, решим на месте. В опасном деле всегда лучше держаться незаметно, позади всех, откуда удобно следить за развитием событий. Где же лучше прятаться, как не под маской среди сотен других таких же?
– Ну а если, несмотря на все мрачные ожидания, вместо «опасного дела» мы увидим прекрасный и радостный праздник, будет неплохо заранее запастись подходящим нарядом, чтобы пройтись с ряжеными, – позволил себе высказать слабую надежду Биттерлинг. – Я тоже предлагаю отправиться всем вместе из Зеленого Лога, поскольку мы с Тильдой не собираемся ехать через Двенадцать Дубов и мимо Сумрачного леса. Завтра мы вернемся в Звездчатку, а через неделю будем здесь, с собранным багажом, готовые к путешествию.
Ночевать Биттерлинги собирались у Хульды и вместе с ней и стариком Пфиффером покинули гостеприимный дом Гортензии. Дядя и племянник Шаттенбарты тоже ушли, им нужно было пройти всего несколько шагов до соседнего дома, что они собирались сделать уже давно.
Расходились все с чувством, что приняли правильное решение. Любопытство смешалось с горем, врожденная решимость и стремление действовать возобладали над горьким унынием и печалью. Они поедут в Баумельбург ради Бедды и всех квенделей Холмогорья, чтобы их не одолели никакие темные силы.
Неделю спустя холодным утром, когда Зеленый Лог снова накрыл густой туман, принесший с собой мороз, Карлман сошел по лестнице со второго этажа и застал Бульриха за поздним завтраком в зеленой гостиной. На дядю, такого заботливого, всегда можно было положиться, молодому квенделю это нравилось. Бульрих был с ним внимателен, оставлял одного, когда возникала необходимость, и находился рядом, когда племянник в нем нуждался.
Карлман переживал ужасное время, потому что только теперь понял, каково это – навсегда остаться без матери. Первые несколько дней после похорон Шаттенбарты провели в полном уединении. Только Гортензия время от времени заглядывала к ним и приносила из кухни и погреба что- нибудь вкусненькое. При этом не забывала упомянуть, что подготовкой к путешествию в Баумельбург она занимается лично вместе со стариком Пфиффером. Бульрих был уверен, что беспокоиться не о чем, и потому медлил со сборами, как и Карлман, которого в последние ночи мучили тяжелые сны.
«Если бы я вернулся в Звездчатку и сейчас жил один, то, наверное, превратился бы в одинокого и ворчливого квенделя, как Эйхаз у реки», – подумал Карлман, глядя на Бульриха устало, но с невыразимой благодарностью.
Дядя дружелюбно кивнул племяннику.
– Будь так добр, передай мне кисет с
