Время ветра, время волка - Каролина Роннефельдт
Карлман сделал все, как было велено: передал Бульриху курительные принадлежности и сел напротив. Он молча взял тарелку, в которую дядя положил солидную порцию дымящейся каши из тяжелой кастрюли, стоявшей на столе между чайником и хлебной корзинкой.
– Мед у тебя справа – это подарок от нашей соседки. Она купила его у Ансегиселя, в восточных холмах, и я могу только согласиться с дорогой Гортензией: мед с Заливных лугов в этот раз особенно хорош, – сказал Бульрих, сопровождая слова еще одним внимательным взглядом.
Погрузившись в размышления и не подсластив первую ложку, Карлман зачерпнул горячей гречки. Он все дул и дул на нее, не решаясь попробовать. А потом вдруг отодвинул тарелку и бросил ложку, которая стала медленно тонуть в каше.
– Во имя святых грибниц, что на этот раз? – Бульрих даже отложил трубку.
– Я видел маму. Она стояла у окна и смотрела на нас.
– Ох!..
Старый картограф умолк, невольно устремив взгляд мимо Карлмана в тихий сад, чтобы удостовериться, не ждет ли их на самом деле тощая фигурка возле бузины в едва рассеивающемся утреннем тумане. Но, хвала святым трюфелям, в саду никого не было. Только с нижних ветвей бузины, нахально сверкнув красной грудкой, слетела малиновка и приземлилась на старую деревянную скамейку. Прогулявшись до середины сиденья, она посмотрела на хозяина дома глазками-бусинками и торжествующе защебетала, как бы говоря: «Смотри-ка, старый болтун, я вовсе не сова». Успокоившись, Бульрих снова взглянул на племянника.
– Неудивительно, что тебе приснилось нечто подобное, совсем скоро после… – Он запнулся, раздумывая, как бы помягче закончить фразу.
– После того, как мы ее похоронили? – договорил за дядю Карлман. – Все может быть. Сегодня во сне мама казалась такой настоящей, живой, что мне показалось, будто она действительно рядом и наблюдает за нами. Мы были возле дома, готовились к отъезду в Баумельбург. Маме это, кажется, совсем не понравилось, она смотрела на нас грустно и встревоженно, но не как… не как… – Карлман тоже помолчал, а потом через силу добавил: – Во всяком случае, не как мертвая, я хотел сказать.
По спине Бульриха пробежал холодок, но старый картограф сохранил спокойствие и благоразумие.
– Может, дело в комнате, – принялся размышлять он вслух и вопросительно посмотрел на Карлмана. – До тебя доносится плеск фонтана, и это наводит на странные мысли, навевает странные сны.
– Нет, вряд ли, комната мне очень нравится! – возразил Карлман так решительно, что на лице Бульриха расплылась довольная улыбка.
Ему было приятно, что племяннику понравилось в красивой комнате, куда тот еще вернется в будущем. Эту спальню, расположенную напротив хозяйской, Бульрих и Гортензия изо всех сил постарались сделать как можно более уютной для юного квенделя. Кровать застелили мягким покрывалом цвета мха, а у окна, из которого открывался прекрасный вид на Бузинную улицу, за старыми кустами убегающую к деревенской площади, поставили столь же мягкое кресло. На подоконнике специально для Карлмана поместили фонарь из красного гоблинского стекла, заливающий комнату мерцающим сиянием. Везде аккуратно разложили его личные вещи, которые Тильда Биттерлинг упаковала в большую коробку и привезла с собой из Звездчатки.
– Клянусь туманными шапками, она была такая странная в этом сне, – продолжал Карлман. – Как будто никуда не делась и хочет мне что-то сказать. Это знак, но я не могу его истолковать – даже не знаю, хороший он или плохой. Понимаешь, дядя, у меня язык не поворачивается так выразиться, но я ее испугался! Как бы я хотел рассказать об этом мельнику.
– Обязательно, мой мальчик, ты непременно поговоришь с мельником, – поспешил заверить его Бульрих, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Хульда как раз говорила, что старик Пфиффер послал за ним, чтобы Уилфрид сопровождал нас в Баумельбург. Полагаю, ясновидящий спутник пригодится нам в эти мрачные дни.
– Вот здорово! – Карлман немного оживился.
– Тогда окажи старому дядюшке любезность: съешь несколько ложек этой вкусной каши и выпей чаю.
Бульрих подался вперед и налил мед в отодвинутую тарелку, а затем осторожно пододвинул ее обратно к Карлману. Следом налил чашку исходящего паром чая.
– Гортензия оторвет мне голову, если к отъезду ты еще сильнее похудеешь и побледнеешь.
Послушно, но без особой радости Карлман принялся за предложенный завтрак. Закончив, он снова посмотрел на дядю, который теперь с некоторым удовлетворением попыхивал трубкой.
– А ты расскажешь Уилфриду, что тебя, как и матушку раньше, преследует Серая Ведьма? – резко спросил племянник.
Бульрих зашелся в приступе кашля, на глаза его навернулись слезы.
– Откуда ты знаешь? – выдохнул он, едва не дрожа. Еще сильнее ужас сжал его сердце, когда старый картограф понял, что даже не попытался отрицать неожиданное заявление Карлмана. – Гортензия сказала?
– Нет, мама. – Ответ прозвучал как нечто само собой разумеющееся.
Бульрих не верил своим ушам.
– Бедда?.. Она говорила об этом в твоем сне сегодня ночью?
– Нет, сказала утром, перед смертью, – ответил Карлман. – Матушка тогда шепнула мне – я еще подумал, она бредит, – что с Шаттенбартами скоро будет покончено. Вот почему я закрыл ставни в доме Одилия и повесил маску клана Пфифферов в комнате матушки. Как мы знаем, все было напрасно, но с тех пор, как я поселился здесь, с тобой, я все думал, почему вы с Гортензией так встревожились и явились к Одилию посреди ночи, еще и Хульда зашла незадолго до вас. Сам я ничего не видел, потому что не отходил от мамы, но слышал, как кричала неподалеку сова, а потом вдруг вы все пришли. Теперь ты часто с тревогой смотришь в сад, как взглянул только что, и всегда на одно и то же место, как будто боишься кого-то там увидеть. Похоже, ты ждешь совсем не дорогого гостя.
Бульрих тихо вздохнул.
– Что ж, не могу не заметить, что ты провел много времени со стариком Пфиффером – стал почти таким же хитрецом, как и он.
– Дядя, тебе тоже грозит смерть? – спросил вместо ответа Карлман, и нельзя было не заметить страх в его голосе.
Бульрих на мгновение задумчиво уставился в пространство, затем поднял глаза и тоскливо посмотрел на племянника.
– В конце концов мы все там будем, мой дорогой мальчик, – медленно произнес он. – Никто не знает, когда придет его срок, и не всем является этот призрак.
– Но тебе
