Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
– Испытываешь терпение Фортуны. – Я напирал без страха, позабыв о том, как он уложил меня с одного удара. Я был физически развитее, чем малявка-варвар, чего мне стоило огреть его кулаком по надменной физиономии? – Я могу дать сдачи. Только на сей раз не прячься за спиной моего Священного царя.
Ливий в крайнем отчаянии попытался оттащить меня, но мой свирепый взор, словно вымазанный в смоле, прилип к улыбающемуся Плинию. Он дёрнулся и прижал мой нос кончиком своего.
– Поверь, я не подумал бы распускать руки, Сателлитик, – прошептал он. – Дело в том, что я не терплю, если меня пытаются лишить воли: напасть, схватить или одурачить. Так что не лезь ко мне, если не хочешь, чтобы я отпинал тебя до смерти.
Я почувствовал взгляд Ливия.
«Дурачить-то мы, предположим, уже дурачим», – мысленно согласился я.
Плиний отошёл. С шелестом из чащи вылетел дятел с женской кличкой и приземлился на плечо Плиния. Он почистил перья под крылом и покрутил головкой, разглядывая собеседников хозяина.
Плиний повернулся к Ливию, и у меня ёкнуло сердце: он собирался продолжить унизительные игры?
Плиний же одними пальцами коснулся груди и едва склонился корпусом:
– Прошу меня простить за неподобающее поведение. Я чрезмерно подозрителен, когда дело касается сделок. Понимаете, меня столько раз пытались обвести вокруг пальца, что не счесть. Как-то раз меня даже приворожили, но не будем о грустном. – Плиний расправил плечи и скрестил пальцы шалашиком. – Отрадно знать, что остались смелые и верные своей родине юноши, как вы.
– К делу, подхалим, – поторопил я.
Тип нравился мне лишь вначале, когда шутил над Ливием, но теперь не вызывал ничего, кроме раздражения. Ливий состроил мне гримасу, мол, усугубляю – я отмахнулся, как от мухи.
– Положение дел шаткое, но, исходя из чувства патриотизма ко второй родине и умиления вашей искренностью, я изменю своим правилам.
– Что ты имеешь в виду?
– Переправлю вас в долг. Заплáтите, когда Негоциатор вернёт голос. Ты уж постарайся, – подмигнул он мне, – оказать другу помощь поскорее.
Цыкнув, приготовился дать добро – умаслили Меркурия, поторговались, и полно, согласимся. Вдруг Ливий сложил на моём плече сцепленные ладони и с плутовской улыбкой заглянул в глаза Плинию. Он медленно покачал головой, отказываясь. Надо было видеть, как изумился нашему отказу Плиний. Рыбка не клюнула.
Ливий повернул ко мне лицо, и я, как в отражении, повторил его жест. Вблизи утончённые черты расплылись; осталась лишь наглая чёрная точка под золотистым глазом. Я засмотрелся на червоточину в душе Ливия, которого когда-то знал, и дошёл до мысли, что его разум закрыт. Я не ведаю, о чём его мысли.
Притворный кашель Плиния развеял сомнения. Я выбрался из рук Ливия, которые он сплёл на груди, и с вызовом уставился на Плиния. Тот потеребил пальцем губы и спросил:
– Продолжим друг другом любоваться или вы озвучите последнее решение?
– Исход такой, – усмехнулся я. – Тебя послали.
Сол взмыл с колесницей ввысь, разогнав облака, усмирив шальных ветряных божеств. Солнечный свет отрезвил и зарядил меня. Я сообщил Ливию, что мы выходим незамедлительно. Он напялил на себя всю римскую казну – украшения он «случайно» нашёл в лагере пиратов. После проверил скрытое под одеждами снаряжение: клинок и маску. Меня хватило только на укоризненный взгляд с выгнутой бровью, ибо я остался в прежних одеждах. Негоциатор и Сателлит – это клеймо.
Мы поблагодарили Клавдия за помощь и ночлег. Он отпускал нас, будто бы совершенно не расстроившись: улыбался и предлагал сухофрукты и воду в дорогу. Плиний бродил, со скуки интересуясь то одним, то другим; его команда скорбела по Лен, иные – охраняли границы Рима, Эгида упорхнул, скрывшись в свежей после дождя чащобе, откуда весь день доносился стук клювика о дерево.
И вот настало время покинуть авентинские угодья. Отдать печали звенящему ручьями, дождями и листвой лесу. Несмываемый кровавый след на руках я забирал с собой.
Стоя у начала дороги, ведущей на юг, я смотрел на свои шершавые ладони и думал об этом. Опустив руки, заметил идущего к нам Плиния.
– Никак не отстанет, – недовольно шепнул Ливию я и наигранно улыбнулся Плинию. Сквозь зубы спросил: – И что это у него в руках? Никак копьё?
Действительно, Плиний с копьём наперевес спустился с крутого пригорка, взбаламутив птичьим плащом дорожную пыль, и побежал к нам. Он выкрикивал, задыхаясь, чтобы мы не убегали.
Плиний обдал нас ветряным потоком и песком. Захрустело на зубах – я отплевался.
– Смелые юноши… – Припав на копьё, блеснувшее наконечником на солнце, чудак тяжело отдышался. – Гаста[18]… Без него путешествовать не с руки. Примите от чистого сердца.
– И что взамен? – Я подбоченился. – Не делай такое лицо. Ты, меркуриев любимец! Уж точно задумал всучить нам что-то напоследок за имя.
С выдохом Плиний хрипло посмеялся и протянул, потерев друг о друга пальцы:
– Цена подъёмна. Твоя детская кличка, здоровяк.
– Что? Ну уж нет. Лучше вооружусь спутником. – Я потряс Ливия, как ковёр. – Буду кидаться им во врагов.
Прикосновение к нему заставило меня обратить внимание на то, как сковано его тело: мышцы загрубели, натянулись мембраной литавры, пальцы нервно теребили тогу, а лицо полыхало больным румянцем.
Ливий вожделенно взирал на копьё, и я заподозрил, что сработало его проклятие. Если вдуматься, проклятый жрец – удобный распознаватель: он отличал подделки от божественных реликвий.
Плиний заметил состояние Ливия, прищурился и перевёл взгляд на оружие. Я спохватился и выпалил:
– Лучик! – Подавившись слюной, я закашлялся и, стуча кулаком по груди, пояснил: – Мать умерла, когда мне не было и года, но отец рассказывал, что она называла меня Лучиком. Это моё первое и последнее детское прозвище.
Плиний медленно, будто сомневаясь, вытянул руку с оружием, я вырвал его и, раскланявшись, поспешно увёл Ливия подальше. Мы перешли на бег, а он, как дитя, тянул руки к копью.
Когда Плиний остался за чертой горизонта, мы побежали пологой дорогой. Потянуло пресной водой – этот запах с детства чтил каждый римлянин, так пах только он, величественный Тибр.
– Ради Юпитера, не виси на руке. Возьми уже. – Я отдал Ливию копьё, и он вцепился в реликвию. Я подхватил трость и прокрутил её. – Вот же… шельма.
Ливий обнял копьё, ластясь к древку, выкрашенному в красный. Острое и тонкое, на локоть выше Ливиевой макушки, оно подходило и для ближнего боя, и для метания. Я это ясно видел по конусообразному наконечнику и
