Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
– Куда нам дальше? – спросил я, когда Ливий остудил пыл и затерялся среди тонких деревцев, упорно шагая на юг.
Остановившись, он опустил вток гасты в дорожную насыпь и вычертил следующие слова: «В Остию, лацийскую гавань».
– Нам ведь вниз по Тибру, верно?
Он покивал, приписал под первой репликой: «Туда, где Тибр впадает в Тирренское море». Я подивился тому, как витиевато сеть мойр вела нас к Карфагену – в один легендарный регион через другой, не менее значимый – Лаций.
Из-за кошачьих ласк с реликвией у Ливия спал капюшон тоги, и солнце обрамило рыжим свечением его гладкие каштановые волосы. Ощущалась свобода – мы легко отделались от подозрительного Плиния Иллариона Клавдия.
Слова Плотия занозой впились под ногти:
«Просто будь рядом. Немота у Ливия отсюда, а вылечить её можно лишь этим».
Почесав мизинцем бровь, я набрался решимости и хлопнул Ливия по лопатке. Он подпрыгнул от неожиданности и распахнул медовые глаза.
– Что пялишься? Тебе водить! – Я показал ему язык и вприпрыжку побежал между деревьев, ведомый речным благоуханием.
Порадовало, что Ливий не посмеялся надо мной, а присоединился к традиционным мальчишеским салкам. Под сандалиями шуршала трава, веточки хлестали по груди, сума колотилась о бедро, а анкил, немало весивший, прибавлял физической нагрузки. Но я бежал, как от Летуса. А за мной, звеня медью и златом, мчался юркий Ливий: волосы рассыпались по сияющему лицу, пурпурный плащ развевался, обнажая маску Вызванного Солнца, кинжал и кошель на поясе, а копьё он в шутку направил на меня. Слившись с ветром, я гнал к Тибру.
Вырвавшись из рогозовых зарослей на песчаный берег, я так и замер. Меня опьянило, но не из-за проклятия – свежим ароматом травы и влажной земли, от которого сводило челюсть и кололо в носу, от журчания тибровых вод, сверкавших в лучах солнца. Берег был испещрён выбоинами, омываемыми спокойными волнами, а противоположный возвышался, точно разломленный хлеб. Через прозрачные воды я углядел лобастых сазанов, серебристых усачей и пухлых карасей, прятавшихся под корнями, которые нависли над берегом. Покачивались волны, а небо растянулось лазурным тентом.
Очнулся я от прикосновения. Я обернулся: Ливий отвёл копьё и встал в позу жреца Дианы, не меньше. Запыхался, но посмеивался, облизывая сухие губы.
– Выдохся, царёк? – подтрунил я.
Мне кивнули с улыбкой.
Я вынул из сумы флягу и протянул ему. Ливий поднёс горлышко к губам, но тут нас накрыла тень. Нечто затмило солнце. Раздалось хлопанье крыльев. Я огляделся, сгребая в охапку Ливия, и увидел гигантскую птицу, вошедшую в облако.
– Что за отродье Гекаты? – спросил я, тыча пальцем в небо. – Ты видел эту тварь? Она ж размером с сарай!
Сконфузившись, я оттолкнул Ливия. Подняв перо, отряхнул его от песка. Размером с ладонь, пепельное, с подпалинами, резное и очерченное чёрным по краю. Я покрутил его между пальцев, напряжённо глядя в точку небес, куда существо упорхнуло.
Ливий указал на небо и начертил на песке слово.
– «Юг», – прочитал я. – Оно полетело к морю. Уж не говори, что нам с пернатым по пути?
Ливий закатил глаза, смахнул ногой песок и начертил: «Уж не скажу». И подчеркнул «скажу». Я прыснул и, состроив безразличный вид, сделал выпад и осалил Ливия. Он вспыхнул.
– Отвлекающий манёвр, шельма, – сказал я, указав в небо. – А теперь попробуй… – Я подбежал к воде и окатил Ливий ледяной водой. Он прикрылся, содрогнувшись от бесшумного смеха. – Попробуй поймай!
699 г. до н. э., домус Туциев
– Я принёс тебе смокву. Плотий сказал, что ты не ел три дня. – Зайдя с медным подносом в кубикулу, я ощутил, как спрел воздух, пропитанный пылью. – А у тебя давно не прибирались.
Ответствовала тишина. Я прислушался, а жив ли Ливий? Вдруг он наложил на себя руки из-за смерти матушки?
Сглотнув, я пробрался к немой горе под одеялом. В красном освещении закатного солнца поставил поднос с фруктами и водой на пол и нагнулся над циновкой, прислушиваясь. Мне показалось, что друг не дышал – собрав смелость в кулак, сорвал с него одеяло: бледное лицо с подсохшими дорожками слёз глядело в потолок, руки сложены на торчащих рёбрах. Торс Ливия был обнажён, и я заметил, как он исхудал.
И всё же дышал, моргал, а вездесущий багрянец превращал его глаза цвета ферулы в мутно-оранжевые. Я сел на пятки, наполнил чарку из графина и поднёс к сухим полуоткрытым губам.
– Твой отец волнуется, что ты отказываешься от еды. Он бы не хотел, чтобы ты отправился вслед за Киркой. – Руки подрагивали, расплёскивая воду. Опустив голову, я сказал, дрогнувши: – А ведь я, Ливий, тоже этого боюсь.
Он вздрогнул, как потревоженная водная гладь. Глаза наполнились закатным светом, осмысленно посмотрели. Робко придержав мои руки, он отпил. Выпив до конца, вытер губы.
Я улыбнулся и наполнил ещё одну чарку. Подал её Ливию со словами:
– Выпей ещё. Жаждущим Сомн приносит дурные сны.
Кап. Кап. С густых ресниц срывались одна за одной слёзы и падали в чарку. Сжимая её до белых костяшек, друг беззвучно рыдал, и у меня увлажнились глаза. Усилием воли я пресёк эмоцию, памятуя о клятве поддерживать. Задумался над своими словами: дурные сны не так страшны в сравнении с действительностью.
Я протянул руку к костлявому плечу, но Ливий вложил в неё чарку и, взмахнув одеялом, повернулся спиной и накрылся с головой.
Отставив посуду, я встал и решительно взялся за уборку. Сбегав за инвентарём, принялся сдирать балдахины и занавеси. Сложил в гору, чтобы забрать на стирку. Чихая, окунул тряпку в глиняный горшок, наполненный водой из имплювия, и принялся намывать полы. Камень темнел от влаги, а пыль скатывалась, как шерсть на веретене. Я взял новую тряпку и смочил чистой водой прямо из графина, чтобы отмыть стены. Изображения лилий побелели и преобразились.
Пока я гремел горшками и пыхтел, Ливий показал из-под одеяла нос. Он подглядывал за мной, удивляясь, наверно, моему порыву опуститься до плебейской работы. Но я не думал о позоре, если дело касалось здоровья друга.
Взобравшись на столик, я покачнулся, едва не свалившись, но удержался за решётки окон. Их я натёр до скрипа, щурясь от лучей, бьющих в лицо из-за горизонта.
– Так-то лучше. – Я спрыгнул со столика и отряхнул ладони. Улыбнулся, заметив Ливия, который шустро юркнул под одеяло, пряча любопытный взор. – Ты как тот зверёк… Как его там… соня, вот.
Тишина. Я пробубнил ругательства себе под нос, как делала регийская плебейка, когда осматривала святилища на предмет уборки. От неё требовались выдержка и осторожность, чтобы не потревожить жреческое служение и не испортить реликвии, но при этом расчистить
