Жрец со щитом – царь на щите - Эра Думер
С хищной улыбкой содрав с Ливия одеяло, я свернул его и собрался бросить в кучу к грязному белью, но меня ухватили за тунику. Ткань стянули в слабой хватке, и у меня как-то неприятно сдавило горло.
– Ты не можешь лежать в грязном. Ты должен сходить в баню. Вонючка, – сказал я грубо, чтобы подстегнуть Ливия, но его пальцы хватались за тунику, а взгляд умолял вернуть комфортную обитель. Я сдался и вернул холщу. – Ливий, я приду завтра. Если над смоквой будут летать мухи, я всё равно засуну её тебе в рот, будешь жевать гниль. Так что ешь, пока свежее.
Я не умел быть строгим и заботливым одновременно, как Кирка, но я очень пытался найти эту черту, что пролегала между добродетелью и суровостью. Этот характер диктовало мне будущее Священного царя – заботливого верховного жреца, отца римской духовности, который должен твёрдо стоять на этой грани.
Первая и важнейшая миссия – спасти близкого друга от тоски по ушедшей матери.
Глядя на то, как опустилось одеяло, очертившее фигуру одиннадцатилетнего мальчишки в позе замёрзшего насмерть птенца, я взгромоздил бельё на плечо и отправился к пруду.
690 г. до н. э., в десяти милях от Остии
Спускались по течению до самых сумерек. Ливий, каким-то образом подложивший мне украденную у Плиния карту, показал на ней разветвление, где Тибр впадает в Тирренское море, которое у нас в народе называлось просто Наше. Мы прошли около половины пути, но увидев, как густеет синева на листьях оливковых деревьев, я сообщил о необходимости привала.
– Темнеет, нам бы заночевать где-то.
Ливий открыл рот и покрутил перед ним незримой ложкой. Затем погладил живот.
– У нас есть немного орехов и изюма, которые отдал чудак Плиний, – ответил я и, порывшись в сумке, выудил мешочек. Высыпал в раскрытые ладони Ливия и забрал несколько фисташек – разламывая панцирь, выуживал ядро и ел. – Впору заняться, – подкинул орех и поймал губами, – охотой или рыбалкой.
Ливий, конечно, пропустил обстоятельство мимо ушей. Охотиться? Ему? Скорее Венера спустится с небес и подарит мне сладостную ночь, чем белоручка Ливий замарает тогу рыбной требухой. Он пожевал изюм и скривился.
Я захлебнулся от его наглости:
– Уж прости, что не зажарил кабана в медовом соусе!
Ливий пожал плечами и скрылся в зарослях шиповника. Я последовал за ним, ёжась от мартовского ветерка, и набрёл на частокол. Ливий привлёк моё внимание, размахивая руками. Он стоял на пороге покосившейся хижины – ни в одной из нескольких придорожных халуп не светил огонь, следовательно, их давно забросили. Под ногами хрустела сухая трава, бряцали на ветру обереги, висевшие на заборах. Жужжали жуки в пустых кормушках для скота, догнивал, воняя, компост, над которым резвились мухи.
Я ожидал, что мы заночуем в одной из заброшенных хижин, но Ливий показывал в конец рощи. Когда кипарисы расступились, моему взору предстала желтоватая от времени вилла – достояние безымянного патриция, однако время её не пощадило. Мраморные постройки покрывал толстый слой мха и лишайников. Портик подпирался грязными колоннами в окружении разбитых чаш фонтанов и покосившихся арок, обвитых сухим плющом.
– А у тебя хороши аппетиты, шельма! Если ночевать, то по-царски, да? – подстегнул я. – Что за угодья, какой дивный аромат… – Я резко втянул носом хвойный воздух до лёгкого головокружения. – Блаженство. Не стой столбом, обследуем всё внутри.
Ливий усмехнулся и подошёл, чтобы помочь открыть двери. Я надавил на них всей массой, но они лишь скрипнули – и не сдвинулись с мёртвой точки.
– О Янус, смилуйся! Нам вовек не открыть эти отсыревшие… – проворчал я, но мне впихнули копьё, вызвав искреннее недоумение. – Что ты делаешь?
Ливий вытащил из складок тоги три спицы с зазубринами на концах. Я склонил голову, выглядывая, откуда он их достал, но он смущённо запахнулся и взял две спицы в рот. Он присел перед замком – новым и хитрым, какие я видел разве что в римских домусах, и осторожно вонзил одну из спиц. Она вошла не до конца и приподнялась. Украдкой дыша, Ливий задействовал вторую спицу – она потеснила первую, и в замке что-то звякнуло. Глядя на конструкцию сбоку, Ливий принялся поворачивать их. Он прислонился ухом к двери, вслушиваясь в клёкот механизма. И когда что-то со странным звуком помешало двум спицам, вонзил третью. Крутил, крутил – и победа. Замок поддался со звонким щелчком, заскрипели поршни – дверь распахнулась.
– Ты вскрываешь замочки и вне проклятия. – Покручивая с намёком серьгу, я шагнул внутрь. – Как если бы я попивал вино в перерывах между приступами. Сомнительное увлечение, ха!
Руки Ливия пустовали: уже припрятал свои воровские инструменты. Он сцепил их под плащом и с важным ликом рассматривал, как отражались в дождевых лужах звёзды, светившие сквозь трещины в крыше.
Оставив копьё и щит у входа, я отправился осматривать помещение.
– Я не осуждаю, Ливий. – Шлёпая по лужицам, я морщился от плесневелого смрада. Стены, покрытые чёрным грибком, были насквозь пропитаны влагой, поэтому я старался их не касаться. – От твоей одержимости чужой роскошью мы только выигрываем.
Ливий обошёл расколотый имплювий со следами водяных потоков на стенках. Я закатил глаза, опять не понимая, чем задел его.
– Послушай, у тебя же будто собачий нюх на магические реликвии. Это помогает нам отличать подделки от подлинников. – Мне казалось, что выше похвалы я уже не дам, поэтому без зазрения совести преградил Ливию путь. – Я восхищён, и только.
Он одарил меня упрекающим взором. Ливий водрузил на голову ладони, изображая уши, и высунул язык, подышав как пёс. Я прыснул. Ливий скуксился и пошёл дальше.
– Полно тебе дуться! Я не псом тебя назвал, а похвалил твоё… – Мой взгляд скользнул по его фигуре, и я со смешком выпалил: – Твою реакцию.
Фрески, окружавшие нас, были расписаны когда-то, но от времени затёрлись. Гроза не миновала и эту часть побережья, поэтому с крыши обильно лились сточные воды – разломанная чаша домашнего бассейна не сдерживала жидкость, и та разливалась.
Ливий повернулся и показал на меня, а после похлопал по шее. В конце пантомимы он ударил невидимого врага и пошатнулся, как винопийца. Я бросился за ним, а он – от меня.
– Ты у меня сейчас отхватишь, молчун!
Одноэтажное здание завершалось кухонькой – под слоем пыли и паутины белели стены, выложенные грубым камнем. На поверхности деревянного стола для разделки виднелись рубцы от ножей.
Ливий уже не мог скрывать
