Пустая - Яна Летт
– Дерзишь? Правильно, отведи душу. Больше ты сюда, белая крыса, не зайдешь, так что полюбуйся парком напоследок.
– У меня есть пропуск.
– Твой пропуск скоро заканчивается. Сегодня, верно? И сегодня же я зайду в деканат и напишу заявление об оскорблении студентки. Тебя больше сюда и на расстояние выстрела не подпустят.
– Я тебя не оскорбляла.
– Еще как оскорбляла. – Лабеллия ухмыльнулась. – Само твое существование для нормального человека оскорбительно, понимаешь?
– Я такой становиться не выбирала. – Это было как нескончаемый дурной сон. Стоило ненадолго почувствовать себя человеком – являлась очередная Севвинтон.
– Выбирала, не выбирала. – Ее голос зазвучал вкрадчиво. – Как ты можешь хоть что-то знать о себе точно? Как вообще можешь отвечать за себя?
Ее глаза сверкнули, и она приветливо помахала какому-то профессору вдалеке, не прекращая говорить, – с ее лица все это время не сходила широкая улыбка.
– Такие, как ты, должны быть там же, где и надмаги. Почему сейчас, – она сделала особый акцент на слове «сейчас», – наверху так не считают, мне неведомо. Но я бы на твоем месте пользовалась моментом и проваливала куда подальше, в глушь, где тебя никто не увидит. Поняла?
Я молчала. Мне хотелось попросить: пожалуйста, не выгоняй меня. Оставь меня здесь, рядом с Прют, чтобы она могла заниматься тем, что ей интересно. Чтобы мы могли подружиться по-настоящему. Чтобы я могла и дальше чувствовать себя своей.
Но я понимала, что Лабеллию мое отчаяние только порадует. Поэтому вместо этого я произнесла словечко из тех, которые прежде никогда не повторяла вслух. Только слышала от других – чаще всего от грубоватых мужчин.
Эффект превзошел все ожидания. Улыбка сползла с лица Лабеллии Севвинтон, и она побелела, как простыня.
– Да как ты…
– Вот теперь, – сказала я, делая шаг в сторону главной аллеи, – я тебя действительно оскорбила.
Она помчалась за мной, как лиса за зайцем, позабыв о своих улыбках и манерах. Но ей было меня не догнать – узкая юбка, высокие каблуки модных туфелек. Я неслась вперед, вбирая в себя запахи росы, дубов, готовящейся еды, чернил.
Если бы я знала, что вчерашний день – последний, я бы провела его с большим толком. Погуляла бы по парку днем, когда почти все студенты и профессора на занятиях. Прошмыгнула бы в кампус, погладила темные дубовые панели с сотнями вырезанных на них инициалов.
Привратник закрыл за мной ворота. Лабеллия не стала преследовать меня.
Итак, я снова была бездомной. Все мои вещи остались в комнате Прют.
Одно было хорошо – теперь я шла в Портовый Котел, отбросив все сомнения. Выбора у меня все равно не осталось.
По дороге я зашла на почту и, используя каменную стену здания в качестве парты, написала два коротких письма – Мафальде и Прют. В первом я сообщила, что временно поселюсь отдельно, потому что нашла работу. Во втором – предупреждала Прют о том, что случилось, и кратко рассказывала о встрече с Севвинтон. Над окончанием письма я думала дольше всего, но в конце концов написала:
«Будет здорово, если ты занесешь мои вещи в “Красного коня” – там мы сидели вчера с Сорокой. Жалко, что мы не сможем продолжать работу. Мне кажется, твои исследования – просто замечательные…»
Подумав, я тщательно зачеркнула «замечательные» и исправила на «очень талантливые».
«…куда лучше, чем у Севвинтон и других студентов, про которых ты рассказывала. Надеюсь, Слепой Судья и остальные тоже это поймут. P. S. Если не найдешь времени занести вещи, не страшно».
Опустив письма в конвертах в ящик и заплатив пошлину старухе, с поджатыми губами заглянувшей мне под капюшон, я неспешно зашагала в сторону Портового Котла. По дороге я думала о том, до чего удивительно складывается моя жизнь в последнее время. Еще недавно мне некому было писать письма – а теперь я отправила целых два.
* * * *
«Красный конь» после прошедшей ночи был опустевшим и грязным. Сонная женщина вяло терла пол шваброй – и лишь слегка оживилась, увидев меня.
– Доброе утро. Меня позвал Сорока.
Она не ответила на мое приветствие – только кивнула и ткнула пальцем в неприметную дверцу за барной стойкой.
Осторожно я прошла в святая святых любой таверны. Дверца оказалась открыта – а за ней обнаружилась крутая лесенка, ведущая в подвал.
Женщина не предложила мне ни свечи, ни лампы, поэтому я ступала осторожно – в кромешной темноте я видела лучше, чем обычный человек, и все же рисковала споткнуться и полететь кубарем вниз.
Лестница казалась бесконечной, но в конце концов привела меня в большую круглую комнату, заставленную старой мебелью. В ней расположились по меньшей мере два десятка детей и подростков: расселись кто на перекошенных креслах, кто на полу – и все они глазели на меня. Один из них – Воробей – встал с ближайшего дивана и отвесил мне поклон.
– Здорово! – Он радостно улыбался и поглядывал на других гордо, как будто хвастал нашим знакомством. – Сорока ждал тебя раньше. Проходи!
– Уж не знаю, почему он решил, что я такой жаворонок, – пробормотала я. – А где он сам?
– Я здесь. – Сорока вышел из-за занавески в нише. Он улыбался во весь рот. – Жаворонок? Хорошее имя. Жаворонка у нас пока не было. Проходи, сестренка. Чувствуй себя как дома.
Я прошла в глубь подвала. Здесь было тепло и сухо. Вдоль стен стояло несколько продавленных диванов, колченогих стульев, пара скамеек, подозрительно напомнивших мне городские, из тех, что ставят в парках и на площадях. В одном из углов был шкаф, полный потрепанных книжек и газет. В другом – зеленый стол, заваленный предметами, на первый взгляд случайными. Бусы, женский ботинок, кирпич, деревянная шкатулка, игрушечный котенок… Над столом косо висела картина – портрет правителя. Правителю подрисовали роскошные кошачьи усы.
Сорока улыбнулся:
– Темно и тесно, да. Зато дружно. Проходи.
– Спасибо.
Люди в комнате бесшумно поднялись с мест и подобрались к нам поближе. Мне стало не по себе, но Сорока ободряюще похлопал меня по руке:
– Извини. Некоторые не видели пустых. К тому же они ждут не дождутся демонстрации.
– Какой еще демонстрации? – В животе похолодело.
– А я не предупредил? – спросил Сорока с невинным видом. – Ой, прости. Видишь ли, кое-кто из моих людей, увы, засомневался в моем решении пригласить тебя.
Ребята у меня за спиной зашептались, но тут же умолкли под свирепым взглядом Сороки.
– У нас тут не дворец правителя, – сказал он мягко. – Поэтому каждый имеет право на свое мнение. Я буду признателен, если ты поможешь мне доказать правильность моего.
– Ладно, – пробормотала я. – Что нужно делать?
– Синее стеклышко при тебе, так ведь? – Он и на миг не сомневался, что я соглашусь. – Очень хорошо. Мы с Птицами выполняем всякую работу, я рассказывал. Есть одна, особенно прибыльная… Надмагические артефакты.
– Арте… что?
– Артефакты. Предметы, созданные надмагами или содержащие в себе надмагию. Бывают очень полезны… А бывают просто занятными игрушками для коллекционеров. Так или иначе, стоят они дорого, а добыть их трудно. Дело в том, что приходится вечно бегать с блюстителями наперегонки… Они, видишь ли, все эти штуки уничтожают.
– Очень расточительно! – заметил Воробей, глядя на Сороку с обожанием, и тот кивнул.
– Верно. Проблема в том, что иногда совершенно не понятно, есть на предмете надмагия или нет. У нас имеются свои методы, но они не слишком точные.
– Один раз мы продали коллекционеру старый ремень, а он оказался просто ремнем, – сказала девочка лет четырнадцати с двумя тонкими косичками. – Что было…
– Да, тогда мы попали в неприятности, – кивнул Сорока. – Но если Жаворонок к нам присоединится, больше не попадем. Итак, сестренка. Я прошу тебя, скажи моим птичкам, какой из этих предметов надмагический, а какой – нет.
Под множеством взглядов я достала из кармана стеклышко, ставшее вдруг липким и скользким, и поднесла к глазам…
Ничего не произошло. Груда хлама на столе осталась грудой хлама. Ни женский башмак, ни ржавый подсвечник, ни жемчужный браслет не мерцали и каплей надмагии.
Я протерла глаза, затем стеклышко, с отчаянием вперилась в него изо всех сил… За спиной у меня снова зашептались, и на этот раз взгляд Сороки их не остановил.
А потом я вдруг увидела тонкую мерцающую струйку зеленого света, змейкой свернувшуюся на раме портрета… Я
