Пустая - Яна Летт
– Послушай меня, сестренка, хорошо? – Он отпустил мою руку. – Нам хорошо бы пойти на улицу, так что я буду кратким, а не как обычно, ладно? Мне пока не удалось сделать то, что я хотел. Мне все еще нужна твоя помощь, Алисса. Это связано со Слепым Судьей… Уверен, ты уже догадалась. Я знаю, что и ты все еще не нашла, что искала. Возможно, Слепой Судья поможет нам обоим… И твоей подруге заодно… Ну не совпадение ли, а? Сдается мне, все дорожки ведут туда.
Я перевела взгляд на спутников Сороки. У многих из них – в том числе у Воробья – были тоскливые, нетерпеливые лица. Они, видимо, очень хотели на улицу, но оставались на месте, будто против воли.
– Ты у них главный, да?
Сорока пожал плечами и широко, обезоруживающе улыбнулся.
– Виновен. Извини, мы были плохо знакомы, а это не то, о чем болтаешь случайным попутчикам. Алисса, я предлагаю новый план. Вижу, что ты пока не доверяешь мне и Птицам достаточно, чтобы ввязываться во что-то… значительное. Поэтому давай начнем с малого. Стань Вольной Птицей… на птичьих правах. Посмотришь, кто мы такие и чем занимаемся. Не будешь делать то, что делать не захочешь… А потом примешь решение по поводу Судьи. Прошу тебя хорошенько подумать и ответить мне… скажем, завтра. Ладно?
– Ладно, – пробормотала я, и по моей коже тут же пробежал холодок дурного предчувствия.
– Вот и славно. – Сорока ударил своей кружкой по моей. – Выше голову, сестренка. Кстати, если согласишься, после тебя ждет подарочек. Не скажу какой. Но, поверь, ты будешь в восторге. Отпустивший ничего не делает просто так – возможно, нам суждено пригодиться друг другу.
– Отпустивший или Гневный? – пробормотала я, отодвигая чашку, и Сорока беспечно пожал плечами:
– Не вижу особой разницы, раз уж результат один. Ну что, пойдем смотреть на огни?
Его спутников тут же как ветром сдуло.
Если бы не Сорока, я бы вряд ли сумела пробраться сквозь плотную толпу к Прют, которая, запрокинув голову и не замечая ничего вокруг, стояла на тумбе у лап огромного каменного льва.
В черном ночном небе летели навстречу звездам тысячи огней, запущенных гуляющими. Некоторые жители ближайших домов забрались на крыши и выпускали целые смерчи золотистых язычков огня из специальных трубок, заряженных зажигательной смесью. Отсюда – как и из любой другой точки города – была видна знаменитая гора парка Сердца. Сейчас там словно открылись врата в иной мир. Небо над вершиной горы было расцвечено яркими золотыми и серебряными всполохами, и искры раскрывались высоко в небе, будто огненные цветы.
Я смотрела на них, стоя между Сорокой и Прют. Никогда в жизни я не видела ничего красивее, и, наверное, именно поэтому я вдруг почувствовала, что мы трое связаны, а Сорока прав. Каждого из нас вели невидимые нити. Оставалось последовать за ними и узнать, куда именно.
* * * *
– Вот вы и пришли, – сказал Сорока.
И словно кто-то резко повернул рубильник рассвета. Еще мгновение назад вокруг волновалось море возбужденных веселых лиц, а ночь полнилась все новыми и новыми огнями. Щелчок, и вокруг – серое акварельное небо над университетским городком, похожее на застиранную простыню на веревке, и праздничная толпа вдруг превратилась в редких прохожих, поблекших, утомленных.
Сорока отвесил нам поклон, подмигнул:
– Спасибо за компанию, дамы. – Его взгляд задержался на Прют. – Надеюсь, еще увидимся!
– Давно я так не веселилась. – Узоры на лице Прют расплылись, волосы растрепались, но я никогда еще не видела ее такой довольной и оживленной. – Ты идешь, Лекки?
– Я догоню, – сказала я неожиданно для себя самой и обернулась к Сороке.
– Ладно! – Прют махнула нам рукой. Привратник выглядел недовольным, пропуская ее, но она, кажется, и не заметила.
– Милая девушка эта Прют, – заметил Сорока, поворачиваясь ко мне. Остальные Вольные Птицы маячили неподалеку, позевывая. Воробей, кажется, рисковал уснуть стоя. – И умная. Ужасно несправедливо, что та богатая дуреха ее обскакала. Вот бы кто-то мог повлиять на это…
Я закатила глаза:
– Можешь не тратить красноречие, правда… Я решила, что хочу помочь.
Сорока моргнул, и я с удовольствием поняла, что он удивлен.
– Да ну?
– Ну да.
– И почему решилась? Я думал, проблемы с законом тебе ни к чему.
– А я думала, проблем с законом не будет.
Сорока улыбнулся:
– Не будет.
Я отвела взгляд:
– Просто хочу начать… влиять. – И добавила, предвосхищая его следующий вопрос: – Хоть на что-то.
Сорока кивнул. Кажется, мое объяснение его полностью удовлетворило.
– Рад слышать. Приходи к нам в «Коня» сразу, как проснешься. Я буду там. И вот еще что, сестренка. Я обещал подарочек – и ты его получишь.
– Не нужны мне никакие подарочки, – пробормотала я не слишком уверенно. – А что это?
Сорока широко улыбнулся, прежде чем раствориться в толпе:
– Вайс. Прют сказала, что он участник войны. Если окажется, что так и есть, – я найду его для тебя. Даю слово.
* * * *
Наутро краска сошла, и мои волосы снова стали белыми – как жемчуг, как утренний туман, как ослепительный горный снег… Сколько бы изящных сравнений я ни придумывала, красивее они не становились.
Прют крепко спала. У ее постели лежали красная туфля и смятое письмо – должно быть, одно из писем Мафальды. Под руководством Прют я ответила уже на три письма – и каждый раз подробно расписывала, как хорошо ее дочь питается и как крепко спит по ночам. Прют в это время корпела над очередной идеей, сгорбившись за столом, и грызла старый сухарь или задумчиво покусывала яблочный огрызок. Вопросы быта волновали ее мало, и трудно было поверить, что она и Мафальда – действительно дочь и мать.
Судя по ответам, Мафальда уже заподозрила, что я вру напропалую, но сделать ничего не могла; только просила каждую из нас заботиться о другой получше. О Криссе она писала очень мало или не писала вовсе – и это начинало тревожить и меня, и Прют, хотя последняя в этом не признавалась.
* * * *
До сих пор я видела Лабеллию Севвинтон лишь однажды, издалека, – Прют брезгливо ткнула в нее пальцем, – поэтому, когда у самого поворота на главную аллею меня окликнула высокая блондинка, я остановилась вместо того, чтобы бежать во все лопатки.
– Значит, это правда! – Лабеллия – а это была именно она – неспешно шла мне навстречу, гладко причесанная, так, что ни один волосок не торчал, элегантная, свежая. – У Уилби поселилась пустая? Как славно, что она наконец завела себе друзей.
В горле у меня разом пересохло. Окажись мы с ней посреди дороги, в безлюдном месте, наверное, я бы попыталась сбежать. Но здесь, в университетском городке, могла только стоять на месте и хватать ртом воздух, как свежевыловленная рыба.
Она не спеша преодолела последнюю дорожку, разделяющую нас, и встала передо мной, глядя на меня сверху вниз. Очень красивая девушка – идеальные черты лица, классические, четкие, как будто вырезанные очень прилежным скульптором, у которого не было недостатка во времени. Глаза – как драгоценные камни, но смотрели они надменно и жестко. Мне показалось, что где-то я уже видела раньше этот взгляд.
– Пустая, – снова повторила она, как будто я не расслышала с первого раза.
Я машинально надвинула капюшон на лоб, но тут же, разозлившись на себя, сняла его вовсе.
– Да.
Лабеллия присвистнула. Даже это получилось у нее аристократично.
– Неплохо. Теперь, по крайней мере, сомнений в теме ее идиотского исследования не остается.
– Оно не идиотское. – Я понимала, что нужно просто уйти, и поскорее, но не могла смолчать. Прошлая ночь, проведенная в кругу друзей – почти друзей, сделала меня смелее.
Лабеллия подняла высокие тонкие брови:
– Ого, как оно разговаривает. Что ты-то можешь понимать в исследованиях, ты, недоразумение?
– А ты что? – Я произнесла это быстрее, чем успела подумать, и почувствовала запах ее ярости – но Лабеллия широко, добродушно
