Хроники Птицелова - Марина Клейн
Вернулись полицейские со стопками плоских картонных коробок и целым мотком полиэтилена. Они принялись упаковывать картины Валькирии с такой осторожностью, что мне стало немного смешно. Они действительно испугались и действовали так, будто имели дело с шедеврами Леонардо да Винчи, хотя я вполне удовлетворилась бы тем, чтобы они свернули холсты в один рулон и спрятали его в пакет.
Забрали они и тетради Валькирии, и вообще почти все ее вещи. Без них в комнате сразу стало пусто, и я загрустила. Но старшему следователю Каимову напоследок улыбнулась. Насколько же должен был опуститься ангел – или демон, неважно, – чтобы работать на такой невеселой должности! Наверное, он, как и Асфодель, был чьим-то хранителем… Вероятно даже, моим, хотя я никогда не видела его прежде.
– Все хорошо? – спросила мама, когда остались только мы с ней и он.
– Да, – сказала я. – Но мне нужны деньги. Много денег. Без Валькирии будет скучно. Я думала, она все-таки вернется.
Последние фразы я произнесла совершенно искренне и просто потому, что они пришли мне в голову, но мама и он, видимо, подумали, что я собираюсь развлекать себя приземленными материальными благами, потому что оба активно порылись в карманах и сумках, попросили подождать, отправились к банкомату, а по возвращении протянули мне по пачке банкнот. Сначала я хотела отказаться от его денег, ведь я всегда твердила, что мне от него ничего не нужно, но в последний момент все-таки передумала. Он ужасно поступил со мной, и, если подумать, всей его жизни не хватит, чтобы расплатиться за вред, который он причинил. Раз так, можно взять хотя бы эту малость, тем более что она может мне пригодиться.
Я сказала, что устала и хочу спать. Мама еще раз уточнила, хорошо ли я себя чувствую, все ли в порядке, и, получив утвердительные ответы, они ушли. Я была довольна собой – встреча с ним прошла вполне хорошо, я практически не подала виду, что он существует. И пусть отголоски беды еще настигали меня время от времени, мысли больше были заняты тобой… Как жаль, что все получилось именно так, что, если бы не стена и наше обещание, меня бы давно смело волной всепоглощающей боли, и что из-за этого ты не мог отправиться со мной в путешествие. Впрочем, ты хотел, чтобы мы отошли друг от друга, и, кто знает, может, это не только ангельское решение и твой страх, но и судьба. Стоит побыть по разные стороны мира, чтобы понять, насколько мы нужны друг другу. Ты будешь доволен… А у меня появится время подумать, что делать дальше, как разрушить наши стены и сделать нас счастливыми, не гневя при этом чернокрылого Асфоделя.
Первым делом я достала из-под половицы припрятанный паспорт Валькирии. Как хорошо, что полицейские его не нашли, и старший следователь Каимов прозрачно намекнул мне, что я могу им воспользоваться для выезда из страны. Если подумать, мы с Валькирией внешне немного походим друг на друга, покраску волос еще никто не отменял, и всегда можно сослаться на то, что неважно получился на фотографии, тем более это было довольно давно.
Потом я взяла небольшую сумку, сложила туда все самое-самое необходимое, включая, конечно, череп и пять бутылочек из того, что стояло у стены в моей спальне. Руки чесались взять больше, но тогда сумка становилась тяжеловатой.
В завершение я скинула туда же все деньги, которые нашла в доме. Вот и все – так мало нужно, чтобы пуститься на край света. Нужна, правда, еще храбрость, но мне ее заменяло принятое решение, твердое и непоколебимое. Уехать, вернуться, а потом… Хотелось бы верить, что быть с тобой до прихода всадников Апокалипсиса, но кто знает, чем обернется моя поездка? Признаться, я боялась, что за время разлуки смогу понять, что легче убежать… Не возвращаться… Смириться с еще одной потерей. Это сложно, но не невозможно – спасибо стенам, которые мне теперь так хотелось разрушить.
Я взяла сумку, выбежала на улицу и почти бегом направилась по дороге, по которой еще совсем недавно меня заботливо вел Юный Чтец, рассказывая свою сбивчивую и трогательную историю о любви к книгам.
Дождь уже закончился, солнечный свет играл в глубоких лужах. Пасмурный день превратился в золотистый и свежий вечер, так и пророчащий новые свершения… и грозящий вызвать ностальгическую тоску. Балансировать между этими двумя крайностями было крайне тяжело, и я почти рухнула в сторону новых свершений и необычно бодрого настроения, и без того казавшегося мне неуместным, когда увидела тебя.
Ты стоял, как мне показалось, там же, где мы расстались несколько часов назад, как будто с той минуты и не думал двигаться с места. Ты смотрел куда-то в сторону, вид твой был задумчив, печален и окружен плотным облаком недавней трагедии.
Я опустила взгляд, собираясь, прежде чем подойти к тебе, стереть с лица бодрую улыбку. Глаза уперлись в кровавые брызги на асфальте. Они длинной загогулиной следовали от камешка к камешку, ближе к луже стекались в одно сплошное пятно и тонули в ней. Там что-то сверкнуло; я нагнулась и подняла ключ на цепочке. Тот самый, который нашла на улице Ангела Разиэля, и тот самый, что оказался в корзинке на подоконнике вместе с другими найденными ключами.
Не отерев ключ от воды и крови, я сунула его в карман пальто и подошла к тебе.
– Что случилось?
Ты вздрогнул и обернулся. Приятно было заметить, что черты лица у тебя чуть расслабились и, кажется, при одном моем виде ты почувствовал себя лучше, хотя и пытался не показать этого.
– Помнишь девочку? Ты говорила, что видела ее у своего окна.
– Да, – подтвердила я. – А когда уходила сегодня, то оглянулась и увидела ее рядом с тобой.
– Она подошла ко мне, я даже не расслышал, что она сказала… Потом повернулась и побежала. Там, – ты указал на кровавые разводы на асфальте, – ее сбила машина. Не знаю, как такое могло произойти. Никто ничего не успел понять…
– Насмерть? – расстроилась я.
– Не знаю, ее увезли на «Скорой». Тут долго шло разбирательство, и я почему-то не мог заставить себя уйти. Ладно. – Ты вымученно улыбнулся и постарался сделать свой взгляд строгим. – Зачем ты вернулась? Мы же вроде договорились, что больше не будем видеться.
– И не будем! – пообещала я и указала на сумку. – Я в аэропорт. Уезжаю.
Твое лицо претерпело чудесные изменения. Нарочитая суровость сменилась недоверием, потом – неприятным удивлением и, наконец, чистой, незамутненной яростью.
– Нет! –
