Хроники Птицелова - Марина Клейн
– Почему это?
– Ты не можешь уехать! Ты нужна мне! – Ты практически выкрикнул это и сильно встряхнул меня.
Должно быть, выражение моего лица тоже менялось стремительно – сначала легкий испуг, удивление и – счастливая, понимающая улыбка.
Я нужна тебе! Ты и мысли не допускаешь, что можешь больше меня не увидеть.
Увидев мою улыбку, ты разжал пальцы и стал выглядеть совсем потерянным.
– Ты мне тоже нужен, – сказала я. – Сейчас я должна уехать, но обязательно вернусь, и у нас все будет хорошо.
Мы немного помолчали.
– Давай все-таки расскажем свои секреты, – предложила я. – У нас будет время, чтобы подумать о них.
– Ладно, – согласился ты, все еще переводя напряженный взгляд с моего лица на сумку и обратно – не верил, что я действительно уеду и что какое-то время ты при всем желании не сможешь меня увидеть. – Но ты ведь все равно вернешься, каким бы он ни оказался?
– Конечно! Я могла бы спросить у тебя то же самое. Останешься ли ты, если я расскажу тебе.
– Ладно, – повторил ты уже задумчиво, поднял на меня глаза, в которых в этот момент убийственная серьезность могла посоперничать с серьезностью твоего Ангела, и сказал: – У меня была девушка. Ее звали Лилия.
– Светловолосая? – я вспомнила владелицу расчески.
– Да. Я убил ее. – Ты подумал и счел нужным уточнить: – Буквально.
В голове само собой всплыло следующее воспоминание – о полуразложившемся трупе на улице Ангела Разиэля. Мне ужасно хотелось поддержать тебя: взять за руку, обнять. Как некстати твой Асфодель велел нам отойти друг от друга! А ведь я ни на секунду не испытала страха. Любой в забытьи может убить того, кто причинил ему боль. Если кто-то вдруг скажет, что это неправда, то он не знает, что такое настоящая боль.
– У меня была дочь, – открыла я свой секрет. – Ее звали Лилия. Я убила ее. Буквально. – Мое уточнение прозвучало более жалко, чем твое: – Я не хотела, но так получилось.
Ты кивнул. Я заметила, что твоя рука непроизвольно дрогнула, – ты тоже захотел меня утешить.
– Как странно, – продолжила я. – Наши секреты прозвучали почти одинаково!
– Да уж. – Ты вымученно улыбнулся. – Возвращайся скорее, ладно?
– Вернусь как только смогу, – пообещала я.
Я с трудом сдержала еще один порыв броситься тебе на шею, махнула рукой и, придерживая сумку, побежала, боясь остановиться хотя бы на секунду и повернуть голову. Если бы я оглянулась и увидела тебя, то уже не смогла бы уехать, упустила бы свой шанс, как Орфей упустил Эвридику, и кто знает, возможно, это погубило бы всех нас.
Но все обошлось. Когда я решилась остановиться и с опаской оглянулась, то увидела только вымокший город, серый и безликий, по которому скользили, тщетно пытаясь оживить его, золотистые лучи заходящего солнца. Лишь одно действительно прибавляло ему жизни – звонкое и зловещее «сви-ри-ри», вдруг громкой переливчатой песней разнесшееся по пустеющим улицам.
Вложение
[протокол беседы с гражданкой Р-й, шесть месяцев после происшествия]
Для начала расскажите о себе. О своей семье, отношениях внутри семьи.
Я родилась в поселке Н***. Его центром был сахарный завод, почти все жители поселка работали там. Мои родители в том числе. Когда мне было шесть, они развелись и отец увез меня в город. Мама осталась в поселке и продолжала работать в заводской лаборатории. В нашей семье никогда не было особых конфликтов, а развод отец объяснял просто: они с мамой больше не могли жить вместе. Так что обошлось без скандалов и моральных травм. Родители бо́льшую часть дня были на работе, за мной присматривали либо бабушка, либо соседка. Я не была привязана к ним слишком сильно.
Вы виделись с матерью после развода родителей?
Отец возил меня к ней примерно пару раз в месяц. Сама она почему-то никогда не приезжала. Не могу сказать, что это было для меня важно. Не помню особой радости от этих встреч или нетерпения. Расстройства тоже не помню. Поездки как поездки. Мы пили чай, мама задавала простые вопросы – как дела в школе, с кем дружу и так далее. Я отвечала. Душевного общения не было, просто обмен фактами.
Вам не казалось это странным? Все-таки мать, наверняка вам было с чем сравнивать.
Ну, у моих подружек, конечно, были мамаши, которые с ними постоянно сюсюкали. Или которые запрещали им все на свете. Мне и то, и другое казалось диким. Отец в меру интересовался моими делами, почти никогда ничего не запрещал, если я делала что-то не так – старался спокойно объяснить, почему так нельзя. Мама так же спокойно расспрашивала о моих успехах. Меня это всегда устраивало. Когда кто-то из взрослых узнавал о том, что я живу с отцом, и начинал мне сочувствовать, я этого не понимала. Подружки, наоборот, завидовали мне. Я никогда не страдала от семейных скандалов и не была стеснена в средствах. Если мне хотелось что-нибудь купить, а у отца не было денег, я звонила матери, и она всегда присылала.
Часто ли повторялись такие ситуации?
Нет. Отец никогда не говорил о матери ничего плохого, но ему не нравилось, когда я общалась с ней без его ведома. Когда я повзрослела, это стало особенно заметно. Сам он тоже не любил связываться с ней без серьезного повода.
Вы не спрашивали у отца, в чем причина такого отношения? И что все же послужило поводом для развода?
Не спрашивала. Старого объяснения мне было вполне достаточно – не могут жить вместе, и все тут. Никогда не приходило в голову углубляться в этот вопрос. Я ведь не хотела, чтобы они снова сошлись. Мне и так жилось хорошо. Так зачем углубляться в причины? Я задумалась о них уже потом, когда стала жить с матерью. И еще разок позже – когда произошла эта дикая история.
Как получилось, что вы стали жить с матерью?
Когда мне исполнилось восемнадцать, отец умер от рака желудка. Я оканчивала школу, на носу были экзамены в университет. Я была в отчаянии, не знала, что делать, куда деваться. От безысходности позвонила матери. Она тут же приехала. Мне запомнилось, что она была очень спокойна и уверена в себе. Сказала, что обо всем позаботится, и действительно сразу все взяла в свои руки.
Вы не подумали о том, что ею двигало? Что она рассчитывала
