Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
Резина и рогулька, обработанные парами грибокрапивного зелья, обещали качества чудесные, но что это значит на самом деле? Не проверишь, не узнаешь.
– Пристрелять рогаточки нужно, – предложил Пирог.
– Непременно, – согласился Корнейка.
А Санек промолчал. И так ясно.
Сад, в котором стояла лаборатория Пирога, выходил на огород, а дальше, за плетнем, начиналось поле. Прежде на нем пшеница, говорят, хорошо родилась, но сейчас сеять пшеницу – пустые хлопоты. Покупали ее, пшеницу, у Норушкинцев дешевле дешевого, а солярку, бензин и технику продавали втридорога. Правда, предлагали в долг брать, всего под пятнадцать процентов – в месяц, и потому в поле сейчас рос бурьян. Тоже ничего уродился. Сам-сто.
Но в бурьян они не пошли. Сад и без того густой. Пирог приладил фанерку на плетень, мелом нарисовал мишень – куда меньше, чем крепкосельскую. В той были восьмерки – двойки, здесь же лишь пятно размером со сливу. Для стрельцов иная цель была бы просто насмешкой.
– Кто начнет?
– Ты хозяин, тебе и начинать, – предложил Санька.
Пирог не возражал. Пошарил по земле, нашел опавшие яблочки – маленькие, недозрелые, выбракованные самим деревом. Отмерил двадцать шагов от мишени.
– Проверим, проверим, куда пуля ляжет, – сказал он, пробуя резину.– С двадцати шагов промаха не дам, разумеется, из знакомых пулеметов.
Растянул, прицелился, выстрелил.
Яблочко полетело с шипением, аки змей, и разбилось в пяди над целью.
– Быстро, однако, летит, – Пирог взял поправку. Второй, третий и все последующие выстрелы угодили прямо в цель.
– А теперь гайку попробуй, – предложил Корнейка.
Гайка пробила пятимиллиметровую фанеру, словно бумажный листок.
– Да уж… – сказал потрясенный Пирог. – Эта штука будет посильнее фаустпатрона.
– Ты, пожалуй, преувеличиваешь, но для рогатки, действительно, прилично, – Корнейка уступил очередь Саньке.
Санька учел опыт Пирога, пробный выстрел угодил лишь чуть-чуть ниже цели. Но если промазал, значит, промазал, неважно, на чуть-чуть, или на целый метр.
Все остальные яблочки легли в цель, а гайка оказалась тоже фанеробойной.
У Корнейки же даже первое яблочко угодило точно в середину мишени.
На гайку он размениваться не стал, а достал алхимический орешек.
Выпустил его по мишени – и вдруг вместо мишени, вместо забора даже – круглое черное пятно, словно дыра в беспросветную ночь.
– Что… Что это? – спросил Пирог. Поди, жалко ограды-то.
– Египетская тьма. Посмотри поближе.
И Пирог, и Санька, и Джой подошли вплотную. Дыра в ночь, и только.
Они посмотрели сбоку. Потом сзади. Похоже, вместо мишени и ограды вырос вдруг черный-черный шар в метр.
Джою дыра явно не нравилась. Он скалил зубы, но тихо, без рыка.
– А где мишень?
– С мишенью ничего не случилось. И ограда на месте.
Просто их не видно. Египетская тьма образует область, непроницаемую для света, звука и запаха.
– Навсегда?
– Нет. Но на час можно смело рассчитывать. Даже на полтора.
– Зачем?
– Положим, на вас напали. Человек. Или… Или, например, вампир, которого гайка, даже быстрая гайка не остановит. Стреляете в грудь или в голову – и объект полностью дезориентирован на час. Он, находясь внутри зоны тьмы, ничего не увидит, не услышит и не учует. И голоса другим подать не сможет. Волновая депривация.
– А если сойдет с места?
– Тьма сойдет вместе с ним.
– Да уж…
Из тьмы – ни звездочки, ни ветерка.
– А она… тьма египетская… в кармане не лопнет? ну, случайно… Будешь, как в угольной яме.
– Нет, – успокоил Саньку Корнейка. – Только при столкновении на высокой скорости с преградой.
– А… Это хорошо.
Вернувшись в лабораторию, взяли по шесть орешков Египетской Тьмы, остальные ссыпали в банку – про запас. Больше брать – ни к чему. Лишний груз. Ведь ещё и гайки носить с собою нужно, и рогатку, а карманы не бездонные. Важно не много патронов иметь, важно, чтобы их можно было быстро достать. Да и вряд ли вурдалаков будет больше, чем полдюжины на брата. У нас они редкие, вурдалаки. Всю жизнь можно прожить, ни одного не встретить.
Орешки не абы как в карман ссыпали, а с помощью изоленты изобразили нечто вроде рогаточной обоймы. Орешки в ней, гак горошины в стручке Одной рукой вылущиваешь, очень удобно. Не рассыпятся, если что.
Потом такую же обойму сделали для гаек.
Под конец Санька почувствовал себя секретным агентом, готовящимся совершить подвиг. А потом решил, что так оно и есть.
Узнать бы лишь, что это за подвиг.
Видно, то же пришло в голову и Пирогу (у них вообще нередко одинаковые мысли случались, во втором классе даже о телепатии думали).
– А морду лица мазать будем?
– Что? – не понял Корнейка.
– В кино морду лица раскрашивают черными полосками, для маскировки.
– Это я понял. Ты про морду лица лучше скажи.
– Не мое, – признался Пирог. – В книге прочитал.
– Про оборотней?
– Про полярников.
– Как фамилия автора?
– Владимир Санин.
– Видно, этот Санин догадывался… – Корнейка умолк.
– Что догадывался, не томи!
– Догадывался, что среди полярников много оборотней, – неохотно сказал Корней.
– В самом деле? – недоверчиво протянул Пирог.
– Самее не бывает. Верберы они, полярники.
– То есть…
– Не нужно было печень есть. Медвежью. И вообще медведей бить ради шкуры. Природа не терпит пустоты. Встроение в геном м-нитей ДНК…
– Это мы не проходили, – сказал Санька. – Ты проще говори. Съел, мол, печень белого медведя – и превратился в оборотня?
– Не всякого медведя, но, в общем, да… примерно так.
– А я читал, что полярникам запрещено есть печень медведей, отравиться можно. Много витамина А.
– В определенном смысле верно. Отравиться и стать вербером. Потому и запретили.
– И, значит, они…
– Не всяк оборотень опасен. Важно, что сильнее – человеческая сущность, или медвежья, – но развивать тему не стал.
Сюда, до задворок огорода Пирога музыка пропаганд-вагена долетала изрядно покореженной. Другой бы только бряканье-звяканье и слышал, но ухо стрельца способно на большее. И слова разбирались, и мелодии.
– Терпи, брат Санька. Акустическая атака, неприятно, но следует превозмочь.
– Одиссей в таких случаях уши затыкал восковыми пробками. Или нет, ошибся. Одиссей-то как раз не затыкал, мучался. Его спутники затыкали – и плыли на корабле, гребли, привязав Одиссея к мачте – чтобы тот от музыки в море не бросился.
Тот – чуть с ума не сошел от песен. А, может, и сошел: приехал домой и всех гостей перебил. Женихи думали, без вести пропал царь Итаки. Десять лет ведь прошло. Рано думали, но все ж мог бы просто прогнать. В конце концов, те, гости, добросовестно заблуждались. И никаких бесчинств не творили.
– Нашей музыки послушал бы – глядишь, вообще домой бы
